Очнулся он от холода. Пошатываясь от усталости, не имея сил успокоить бившую его дрожь, Николай натянул фуфайку и брезентовку, посмотрел на фонарь, излучавший во тьму веселый яркий свет, и улыбнулся бледной вымученной улыбкой.
Спускался он с вышки медленно, часто отдыхая, но был спокоен. Его уже не пугали ни метель, ни пустота под лестницей, ни крутизна ступеней. Он не боялся их, ибо он победил их, и поэтому был спокоен, как всегда после работы на полатях в ночную смену.
На последней ступени он сел. Сел, посмотрел вокруг, снял шапку, положил ее себе на колено и тихо запел знакомую песенку:
Может быть, я для тебя не пригож,
Ты для меня, как солнце весной,
Если ты со мной не пойдешь, —
На край света пойду за тобой…
Алексей подошел к Николаю и тихо тронул юношу за плечо.
— Коля!
— А? Что? — словно от сна очнулся Перепелкин и непонимающим взглядом посмотрел на мастера. — Ах, да-а… Заливку кончили?..
— Кончили, Коля. Не беспокойся… и надень шапку…
— Зачем? Мне не холодно.
— Надень, простудишься, — осипшим голосом повторил Алексей.
Перепелкин посмотрел в серьезное лицо мастера и вдруг, весело сверкнув зубами, улыбнулся.
— Можно подумать, что вы хоронить меня собрались… — И он засмеялся, как всегда, заразительно, открыто, по-мальчишески…
— Ну, что ж, — Николай поднялся и надел шапку, — это хорошо, что мы сегодня сделали заливку. Затвердеет цемент и бурить начнем… Будет нефть, много нефти, уж я знаю…
…Много еще жить Кольке Перепелкину, много. Ему недавно исполнилось двадцать два. Много лет прожить еще нужно. Но и прожив все, что ему причитается на этом свете, он не сможет забыть этой бурной, штормовой ночи.
5
Тетя Шура, видно, ждала их давно. С ног до головы залепленная снегом, она бросилась к Алексею и сразу же заголосила тонким голосом:
— Алексей Константиныч? Сынок! Что же это делается-то, а? Ды что же это такое, милай? Ведь выгнали они меня, паразиты, все в кухне перевернули… посуду побили!.. Похабством занимаются!..
Ее окружили плотным кольцом. Тетя Шура концом шали вытирала слезы, всхлипывала и говорила, говорила, глотая вместе со слезами слова:
— Господи, да за что такое наказание? Ведь добром все делалось, по-хорошему, а тут на-ка вот… Уговаривала, стыдила я их: Гриша, Паша, бросьте, одумайтесь, — ничего не помогает… Хлещут водку, будь она трижды проклята! Перепились до того, аж на стену лезут… Господи, господи… А потом и меня прогнали, говорят, иди, жалуйся…
Алексей плохо понимал ее. Слушал ее бессвязную речь, прерываемую всхлипываниями, и с недоумением задавал себе вопросы: «Водку хлещут?.. Где они ее взяли?..»