Никуленко опускал голову, долго смотрел себе под ноги и потом спрашивал:
— А что, мастер, как будет авария, а?
И так всякий раз, когда дело касалось чего-нибудь нового и непривычного. Пока не разжуешь да в рот ему не положишь, Никуленко ни за что не согласится изменить давно знакомые, годами заученные приемы работы. Но если уж он, наконец, соглашался с тем, что ему доказывали битый час и что для других уже было не новостью, то Грицко брался за дело с таким злым упорством, что просто не верилось глазам. «Не поймешь, что за человек, — не раз думал Алексей. — Дашь ему задание — топорщится, упирается, а потом выполнит с безукоризненной точностью… Ну и людына!..»
Но удивительнее всего было то, что у этого, казалось бы, равнодушного ко всему на свете человека, были свои какие-то особые интересы и привязанности. Даже в самом людном месте Грицко умел находить угол, где он мог побыть один, о чем-то помолчать и даже промурлыкать себе под нос любимую песню про «вирбу рясну». Никто и никакой шум не могли помешать ему. Словно вокруг никого не было. Разговаривал Грицко мало, даже меньше, чем Василий Клюев, ставший чем-то вроде образца молчаливости. И было уже совсем непонятно, когда он вдруг сблизился с трактористом Пашкой Клещовым.
Пашка был прямой противоположностью Никуленке. Веселый, с зелеными нахальными глазами на круглом щекастом лице, с шутками и прибаутками на губах, крепко сбитый, он всегда вертелся среди буровиков, умел заставить их слушать себя, расположить к себе. Вот к нему почему-то и привязался в последнее время Грицко. Теперь они были зачастую вдвоем, и что их объединяло, никто не знал. Буровики прозвали их «десяткой», причем «единицей» был Никуленко, а широкий и низкий Пашка — «нулем». Но наблюдая за ними, Алексей всегда ловил себя на мысли: «Нет, пожалуй, в этой дружбе «единица» все-таки Клещов…»
Об этом и думал Алексей, выйдя от Аркаши и поднимаясь по косогору к буровой. «Интересно, — размышлял он, — применял ли сегодня Грицко воду вместо глинистого раствора?.. Фу, какие у него были глаза, когда он узнал, что сделали Альмухаметов и Климов. Будто оглушили его…» — Алексей покрутил головой и тихо засмеялся.
И вдруг он остановился. Его поразила непривычная тишина, нависшая над степью. Было еще темно, в небе холодно мерцали морозные звезды. На буровой так же, как и несколько минут назад, ярко горели электрические огни. Но во всей этой знакомой до мелочей картине что-то исчезло. Алексей стоял и старался понять, чего же все-таки недостает? И неожиданно понял: не хватало рабочего шума дизелей на буровой. Они, правда, и сейчас работали, но работали очень тихо, так, что ухо едва-едва улавливало их рокот.