В детские годы мне уже довелось немало повидать горя, я знал, что люди, бывает, жестоко обижают друг друга. И все же мне было непонятно, как этот пропойца умудряется ко всему в жизни относится со злобой и недоверием, почему он видит в людях только плохое. Должно быть, он судит о них по себе.
Мне по душе была открытая сердечность Спиридона, который никогда не обижал других, всегда шел на выручку слабому. Мне он всегда был первый защитник.
Ферапонтыч возненавидел меня с первого дня. «Поганый черемисенок», — другого имени у него для меня не было. Глядя на него, и другие рабочие в пекарне поначалу отнеслись ко мне недружелюбно: то один, то другой даст тычка да еще обругает «басурманом».
Как-то накануне большой ярмарки пришлось нам работать всю ночь напролет, нужно было испечь побольше сушек, кренделей и пряников. Пекари суетились у печей, покрикивали на рабочих, месивших тесто. Ферапонтыч, багровый от жары, с обеда налакавшись водки, ругался матом и пускал в ход кулаки. Сильно захмелев, он недоглядел, и калачи подгорели. Пекарь разъярился от такой неудачи, и тут ему, на беду, показалось, что я как-то не так на него посмотрел. Схватив горсть кислого теста, он кинул мне его в лицо, потом еще стукнул по голове кулаком.
— За что? — заплакал я, отдирая от щек тесто.
— За то, что ты — паршивый инородец! — заорал Ферапонтыч. — Будешь тявкать — зубы выбью!..
Он снова замахнулся, но тут Спиридон перехватил его руку и сильно толкнул в бок. Ферапонтыч покачнулся и повалился навзничь.
— Да я тебя! Р-разорву! — злобно зарычал он, пытаясь подняться.
Но тут на него закричали другие рабочие, и он, неуклюже встав на четвереньки, словно побитый пес, уполз в свою клетушку, выгороженную тут же, в углу пекарни.
Спиридон, зная, что хозяин никому не простит, если работа не будет выполнена в срок, встал к печи. Дело пошло споро. Никто не кричал на рабочих, не понукал, не ругал их, и они стали трудиться с большей охотой.
Когда выдался миг передышки, Спиридон сказал:
— Кончайте, ребята, обзывать парня. Ничего нет зазорного в том, что он инородец.
— Верно говоришь, — поддержал его Перфил. — Обижаем сироту. Что мы, нелюди, что ли?!
Хромой яранец, лепивший пряники, откликнулся из угла:
— Марийцы — они народ добрый, тихий, никому зла не делают.
Дворник, только что притащивший вязанку дров, сказал, с шумом сваливая поленья у печи:
— Живем в суматохе да в злобе. И то сказать, иной раз так тошно сделается на душе, что и не хочешь, а кого-нибудь да выругаешь…
И только рябой крендельщик заносчиво посмотрел на Спиридона и ехидно произнес: