— А что, у вас тут крысы не водятся? — как будто невзначай спросил он у директора.
— Упаси господь, какие крысы! — воскликнул директор. — Такое множество костюмов, краски, мебель, дорогая обивка, да ни в коем случае!
— А куда ведет это вентиляционное отверстие?
— Наружу, в садик возле оперы, но там решетка и никто не может проникнуть внутрь.
— А нельзя ли нам осмотреть эту решетку? — продолжал Ник.
— Сейчас, я вызову охранника с фонарем, — с готовностью отозвался директор.
На улице было тихо и пустынно. Они обогнули здание и подошли к тому вентиляцонному окошку, которое должно было вести в уборную, где располагался премьер. Решетки на внешней стороне не было, она была грубо вырвана, и не так давно, так как вокруг валялись куски штукатурки.
Директор остолбенел.
— Скажите, — спокойно продолжал Ник, — костюм, в котором был премьер, уже доставили в театр из больницы?
— Кажется, да, я не очень уверен, но мы можем узнать у его костюмера, он в театре.
Пришлось снова вернуться в театр, искать костюмера, потом искать гримера, который мог разговаривать с костюмером посредством жестов. Оказалось, что костюм уже в театре. Ник попросил принести его целиком. Костюм тут же принесли и Ник стал тщательно осматривать его и обнаружил в кармане камзола горсть сластей и кусок банана.
— Премьер был сладкоежкой? — удивился он и посмотрел на гримера и костюмера. Оба они с недоумением смотрели на эту находку.
— Да никогда в жизни! — бурно вскричал гример. — Он в рот не брал сладкого! — и стал энергичными жестами объяснять что-то костюмеру.
Тот отрицательно замотал головой. И тут же стал быстро-быстро жестикулировать.
— Он говорит, — передавал гример, — что премьер так трепетно относился к своим костюмам, что никогда не позволил бы себе положить съестное в карман костюма. Да он просто убил бы каждого, кто посмел бы это сделать!
Ник и Аполлинарий переглянулись. Не став обсуждать сказанного, они поблагодарили обоих бедняг, костюмера и гримера, попрощались с директором и отправились домой. Фаэтон они отпустили и шли пешком по Головинскому, по Дворцовой, притихших, но не опустевших. Горели газовые фонари, полицейские прогуливались, косясь на редких прохожих. Возле дворца наместника из полосатой будки выглядывал казак из охраны. В дворцовом саду начали просыпаться первые птицы. Они прошли по Вельяминовской до Бебутовской, миновали женскую гимназию, прошли мимо улицы, ведущей на Петхаин, и как-то не сговариваясь спустились вниз, к Метехскому мосту. От Куры веяло прохладой, лениво спускались с Авлабара первые рыбаки, неся с собой ведра, сети и сачки. Начали звонить колокола церквей, звонко — Сионского собора, чуть глуше и дальше доносились колокола Норашени, совсем глухо — Квашветской церкви. Потом близко Метехской, армянской Сурб-Геворка и уже зазвучала симфония всех тифлисских церквей. В эту мелодию вплелся крик муэдзинов с двух минаретов — шиитского и суннитского. Город просыпался.