Я и очкарик продолжаем спускаться.
– Ну а ты как в немилость угодил? – спрашиваю.
– Помнишь отдел контроля популяции?
– Какой?
– Ну, мы, мягко говоря, следили, чтобы перенаселений не было, – коротышка поправляет очки.
– И что? Не уследили? – усмехаюсь.
– Наоборот. Я чутка не туда ручку крутанул, и теперь Земле, мягко говоря, пиздец.
– Мягко говоря? – внутри меня растёт тревога, – а грубо говоря?
– А грубо говоря, вместо пары миллионов китайцев, погибло шесть миллиардов населения, – очкарик вытирает нос, – шесть двести, если точнее.
* * *
– Я передумал! – кричу в динамик лифта, – Ты же всепрощающий! Я раскаиваюсь! Ну прости по-братски, а? Алё?! Кто-нибудь!
Мой попутчик хнычет в углу, а я пытаюсь докричаться до небес.
Надо же было так лохануться! Я еду на умирающую планету, а для выживания у меня только дырокол, калькулятор и семь карточек покемонов! Надеюсь, у меня получится придушить очкарика – тогда я сдохну с голода на пару недель позже.
Жаль, его барахло из коробки нельзя будет продать или обменять на опыт. Всё-таки, жизнь смертного – не компьютерная игра.
Дырокол разваливается надвое после очередного удара по черепу очкарика. Тот лежит без сознания на пол лифта. Я снимаю с себя галстук и затягиваю его на шее бедолаги. Тело дёргается ещё какое-то время, а затем перестаёт подавать признаки жизни.
Я осматриваю коробку с вещами бывшего коллеги: карандаши, блокноты и фигурки разноцветных пони. Глупо было надеяться, что он после увольнения забрал с собой винтовку или хотя бы нож.
Лифт останавливается, и его двери медленно расходятся в разные стороны. Передо мной открывается пейзаж с самых мудацких экранизаций конца света: выжженная земля, полуразрушенные дома и красное небо без солнца.
Надо было увольняться раньше: успел бы отжечь на последней вечеринке по случаю армагедца. А теперь ни супермаркет не ограбить, ни фотомодель трахнуть, ни даже храм какой-нибудь не осквернить.
С обидой вздыхаю, кладу в карман свои карточки с калькулятором и хватаю за ногу свой бизнес-ланч на ближайшие дни. Тяжёлый сукин сын! Дёргаю сильнее, и вылетаю из лифта вместе с его ботинком.
Пока я поднимаюсь, звучит сигнал закрытия дверей.
– Стой! Сука! Стой! – кричу, но лифт уезжает вместе с моей последней надеждой протянуть тут дольше, чем полтора часа.
Мне хочется плакать от негодования. Бородатый гондон сейчас, наверное, уссывается со смеху, глядя вниз. Если ему вообще не насрать на Землю последние пару тысяч лет. Забрал сынка к себе и вывалил огромный болт на мамашу и всю окружающую её действительность.