Я тоже искал истоки ее успехов. Не так это просто, как кажется на первый взгляд! Даже брату. Но когда я вновь и вновь задумываюсь над вопросом «В чем секрет ее успехов?», невольно вспоминаю наш каток. И смысл опять не в том, что окна нашей комнаты выходили чуть ли не на лед. И не в том, что, много тренируясь с детства, Инга сумела поэтому стать классной спортсменкой. Нет. Хотя кататься действительно она начала очень рано (на массовом катке, наверное, лет с десяти).
С годами она крепла физически, лицо румянело (а ведь в детстве у нее обнаружили туберкулез).
Все это являлось прелюдией к мировой известности, но, если быть педантичным, причина все-таки не в том, что она рано приобщилась к конькам, волею судьбы оказавшись в благоприятных условиях конькобежного двора (ведь сколько там ребят жило, а из многих так и не получилось классных спортсменов), а в том — и это самое главное, — что, накатав за многие годы большое количество километров, не напрягаясь, испытывая при этом радость от движения, она на 80 процентов подготовила из себя конькобежку, не подозревая об этом и храня в неприкосновенности свои нервные ресурсы. Ведь она каталась не по принуждению!
И вот эта непосредственность в тренировках, без заботы о каких-то спортивных результатах, которые она должна обязательно показать, породила в ней и другое качество — умение не думать о предстоящих соревнованиях, воспринимать изматывающую, настоящую тренировку как ту радость, что у нее воспиталась от общения с родным катком. И характер у нее по этой же причине был такой — не принимать все близко к сердцу… Причем искусственной эту ее черту нельзя назвать.
Ингу не жди с катка, прежде чем не смолкнет там музыка и диктор Водя (так прозвали радиста Бориса) не произнесет в 22.45:
— Внимание, время катания окончено, просьба освободить территорию катка, повторяю…
Специально посмотришь в окно, а она все катается, увертываясь от милиционеров-преследователей. Минут через двадцать слышишь — стучится (не в дверь квартиры) в стенку, которая выходила на лестничную клетку. Врывается веселая, взбудораженная, морозная. Чтобы умерить ворчание бабушки, обнимет ее, а та сразу растает. Инга чуток перехватит чего-нибудь и спать — не шелохнется до самого утра, хоть из пушки пали. Или придет, расскажет, как один парень «пристроился» за ней на катке и все катается, катается, а отставать ему неудобно от девчонки, хотя и рослой. А у нее шаги размашистые, мощные (Инга каталась в байковом черном костюме, на «гагах», давнишних, уже поржавевших; шаровары заправлены были в светлые шерстяные носки). И вот круг за кругом, а парень не отстает, тянется.