Однажды я прочитал ему лекцию по школьному курсу термодинамики. Петр Сергеевич, как прилежный ученик все записал и несколько раз возвращался к этому вопросу, уточняя у меня то-одно, то-другое. И вот теперь я на его рабочем столе увидел несколько исписанных листов бумаги. «Теория термодинамики» гласил заголовок. Рядом лежали расчеты паровой машины и рабочие чертежи.
— Ну, Петр Сергеевич, вы решили сделать плохую мину при хорошей игре, хотя обычно делают наоборот. Это вы теперь должны меня учить, а не я вас, — моя оценка Петру Сергеевичу явно понравилась и он довольно заулыбался.
— Нет, Григорий Иванович, как говориться доверяй, но проверяй. Цена ошибки слишком высока. Конечно, у нас работает маленькая машина и я сейчас вижу насколько мы мудро поступили, начав с неё. У меня просто волосы дыбом становятся, когда я вижу, каких ошибок мы уже избежали. Если бы мы начали делать паровой котел, как сначала думалось, то уже взорвались бы, — Петр Сергеевич театрально взбросил руки.
— В вашей фразе, Петр Сергеевич, главные слова — если бы, — улыбнулся я, хотя некий холодок по телу прошел. — Но в свете сего подчиняюсь вашему диктату.
Осмотр строительства паровой машины продлился три часа. Никаких принципиальных замечаний у меня не было. Главным узким местом были валы и шестеренки, которые день и ночь ковали наши кузнецы. Инструментальный участок Петра Сергеевича был огромным подспорьем кузнецам и только благодаря ему были реальны планы Петра Сергеевича.
— Петр Сергеевич, что будет делать паровая машина, какие ваши планы?
— Первая очередь будет металлургический цех, кузнечный, инструментальный, стекольный и опытный.
— Это как? Разъясните мне про опытный цех, — название мне ничего не говорило, хотелось знать подробности.
— Помните, вы рассказывали про английские водяные прядильные станки?
Я кивнул головой, еще бы не помнить. Я не только рассказал, но и схему нарисовал.
— Лонгин сказал, что реально наладить торговлю с южными соседями и получать оттуда хлопок. Если удастся построит ткацкие станки, то будем делать фабричные ткани, причем любые. Хоть хлопковые, хоть шерстяные, хоть льняные, — Петр Сергеевич показал мне лист бумаги. — Вот я, что бы ничего не упустить, всё свои мысли записываю.
— Это дело полезное. Память человеческая крайне ненадежная штука.
Петр Сергеевич полистал свои записи. Мыслей у него видно было много, по крайней мере исписанных листов я насчитал около десятка.
— Сегодня, завтра мы с делаем контору завода, все бумаги будут там, ключей будет пять: у вас, Якова Ивановича, Фомы Васильевича, Василия Ивановича и у меня, — Петр Сергеевич вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая моего мнения о замке на дверях канцелярии.