Вивиан еще долго оставалась с собакой на кухне после того, как Гейб ушел ремонтировать сломанную калитку у Мэриголд Пай. Щенок покончил со сливками и заскользил по линолеуму, обнюхивая низ холодильника.
Много лет прошло с момента последнего поцелуя Джека Гриффита, который отпечатался на шее Вивиан в форме клубнично-розовой бабочки. Это место побледнело до темно-бежевого только после бесконечной обработки розовым маслом и теперь зудело, когда Вивиан нервничала. Она как раз почесывала шею, когда услышала приближающиеся к кухне шаркающие шаги.
Вивиан поставила для Генри тост с апельсиновым джемом. Его обычный завтрак – от другой пищи по утрам он отказывался. Когда он сел за стол, она подавила в себе желание потрепать его по волосам.
Генри ел, наблюдая за щенком: тот неуклюже забрался в корзинку с бельем, потерся головой о чистые полотенца Вивиан, удовлетворенно вздохнул и заснул глубоким детским сном. Генри осторожно вылез из-за стола. Потом, нескладно согнув подростковые руки и ноги, сел в корзинку рядом с собакой. Генри протянул руку и провел по щенячьей спинке, обведя пальцем рыже-золотистое пятно на боку. Щенок открыл один глаз. Генри закрыл свой. Щенок почесал себе ухо. Генри почесал свое. Генри зевнул. Пискнув, зевнул и щенок. От этого Генри завалился на пол и стал беззвучно хохотать. Отсмеявшись, он глубоко вздохнул и провозгласил:
– Труве!
Услышав это, Вивиан выронила из рук фарфоровую тарелку, и та упала на пол, разлетевшись на осколки, а Вивиан сказала:
– Ну да.
Неизвестно, предназначались ли эти слова Генри, щенку или, может быть, обоим, но с тех пор собаку называли «Труве», что по-французски означает «найти».
Эмильен была не совсем права, когда утверждала, что Генри понимает один язык лучше другого – скорее, он отдавал предпочтение отдельным словам из обоих языков. Например, предпочитал, когда ему предлагали помочь надеть moufles, а не mittens[32], готовили на ужин petit pois, а не peas[33] и подавали на обед pamplemousse, а не grapefruit[34]. Он любил, когда Эмильен говорила слово «кристальный» вместо «чистый» и обожал чашки и ложки, но не вилки, ножи и тарелки. Ему нравились слова «коряга», «мелочь» и «впалый», но, чуть повзрослев, он возненавидел слово «лобковый», а также предпочитал слово mamelon слову nipple[35].
Генри общался и другими необычными способами. Хорошо – карамель, плохо – курить. Гейба он называл «кедром», что мы относили к запаху его рук после работы в мастерской. Меня он называл pinna, что на латыни означает «перо». Маму – étoile de mer