По пути домой она постоянно заглядывала в перевязанную шпагатом белую коробочку со множеством аппетитных лакомств. Больше всего она любила разноцветные
macarons[46], нежно-хрустящие снаружи и сочные внутри. Случалось, Мэриголд покупала сразу три. Первый, с еще теплой округлой верхушкой, съедала в булочной, вдыхая аромат поднимающегося в печи хлеба. Второй приберегала на дорожку и ела по пути домой, слизывая с пальцев сладкую начинку. Третий старалась оставить на потом, но чаще всего получалось так, что Мэриголд приходила домой с уже пустой коробочкой и очень полным желудком.
Перемену в Мэриголд Пай заметили все. Щеки ее налились и порозовели. В районе талии и на плечах появились мягкие округлости. Проснувшись однажды утром, она обнаружила, что обручальное кольцо, сорок лет назад надетое на безымянный палец правой руки, стало мало. Стаскивать врезавшийся в палец металл пришлось клещами. Со всем этим весом на заднем месте стало тяжело одеваться. Мягкие бугры грудей торчали даже из платьев с очень высоким воротом. Жившие в округе мужчины теперь оборачивались на Мэриголд, когда та проходила по улице, а некоторые мальчишки стали представлять вдову Пай, удовлетворяя себя по вечерам, хотя никто из них, конечно, в этом не признавался.
Намерения прекратить есть у Мэриголд вроде не было. К концу апреля она не могла ни скрестить ноги, ни застегнуть туфли. Глаза, нос и рот стали едва заметными точечками среди вздымающейся плоти, а плечи – похожими на толстые красноватые сардельки. По воскресеньям никто уже не видел Мэриголд на ее привычном месте, держащей в ручках в белых перчатках Библию в красном кожаном переплете. Все свои дни она проводила в постели, уютно устроившись на подушке с горой macarons и закидывая их по одному в свой ненасытный рот. Соседи забеспокоились.
Настал день, когда в доме Мэриголд по поднятой соседями тревоге появилась сестра Айрис Сорроуз, которая, взглянув на раздутую фигуру, с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Она позвонила сыну и настоятельно попросила его приехать и некоторое время пожить с теткой.
– Не беспокойся, дорогуша, – сказала она, потрепав Мэриголд по пухлой руке. – Кто-кто, а Натаниэль все наладит. – С этими словами она пошла сделать чаю, лишь бы не глядеть на Мэриголд.
Айрис не сомневалась, что если кто-то и может помочь сестре, то только ее сын, в высшей степени добродетельный молодой человек. Услышав от Натаниэля, тогда еще ребенка, простое «здрасьте», соседи выбалтывали давние тайные грехи или отдавали новую одежду в местный приют для бездомных. Лишь увидев, как он с мамой переходит улицу, мужчины-прелюбодеи давали обет безбрачия, а заядлые охотники переходили на исключительно вегетарианскую пищу.