Айрис Сорроуз и ее сын жили в разрушенной части Сиэтла, вдали от великолепной католической церкви на Пайонир-сквер. Так что по воскресеньям Айрис приходилось готовить с собой сэндвичи и пускаться с маленьким Натаниэлем в длинный путь до собора Сент-Джеймс. Они съедали сэндвичи, сидя на ступенях перед входом, а потом шли на полуденную мессу. Айрис не была католичкой, да и латыни, на которой декламировали во время службы, она не знала. Но утверждала, что сполна наслаждается духом святого места.
Она лгала.
Айрис ходила в католическую церковь не для того, чтобы поставить свечку за близких, и не для того, чтобы преклонить колени для молитвы, а только чтобы постоять в уголке возле статуи Девы Марии. Айрис чувствовала глубокое родство с ее скорбной красотой: слезы на глазах, раскрытые ладони, голубоватые складки на юбке. Она вглядывалась в лицо Марии, Божьей Матери, ища сходства со своим отражением в зеркале, которое видела каждый день, и постепенно убеждала себя, что и ее дитя родилось от бессеменного зачатия от Святого Духа, а не в результате путаной страсти и грехопадения с пожилым женатым другом семьи.
Айрис крестила сына в пять лет. Натаниэль тогда принял святую воду за слезы матери. Мальчик рос, и с ним росла вера Айрис в то, что сын – одного поля ягода со святым Антонием Падуанским[47]. Она приложила все силы, чтобы тот получил самое хорошее католическое образование, и записывала в блокнот все чудеса, что происходили в его присутствии, – на тот случай, если сына причислят к лику святых.
К двадцати девяти годам Натаниэлю Сорроузу отказали три семинарии. Он по-прежнему жил с матерью, днем и ночью читая священную книгу, дабы подготовиться к праведной работе, которая, по глубокому убеждению матери, была его призванием. По вечерам он позволял себе делать часовой перерыв, который проводил в местном пабе за тарелкой супа и горсткой сухариков.
Надо заметить, взрослый Натаниэль красивым не был. Тем не менее что-то в нем определенно привлекало. Молоденькие студентки близлежащего колледжа для лиц обоего пола подсаживались к нему за стол не с теми намерениями, которые движут ими при знакомстве с юношами, подходящими в мужья, а скорее, с решительностью ловкого работника ранчо перед обкаткой своего первого скакуна. Но за одним столом с Натаниэлем они надолго не оставались. Будь то любой другой молодой человек, они бы дали ему номера своих телефонов. Однако вместо этого девушки, вернувшись в общежитие, выбрасывали спрятанные в шкафах противозачаточные таблетки и шли звонить с общего телефонного в аппарата в коридоре своим бабушкам.