— Потому что близко люди? — спросила Надейка.
— Не только потому. Видишь, дыра внизу, почти у самой земли. Это медведь прогрыз, когда весной выходил. Испортил дупло косолапый дуралей.
— Пойдём, нас, наверно, ждут,— сказала Надейка.
— Сейчас, только к Чистому ключу спустимся, ладно? В нём вода очень вкусная.
Хватаясь за кусты, чтобы не сильно разогнаться, они побежали под гору, туда, где из-под корней могучих кедров выбивалась и журчала по камешкам прозрачная звонкая вода.
ГИБЕЛЬ СЛАСТЁНЫ
Тихо ночью в лесу. Только снег осыпается с веток, и они вздрагивают, выпрямляясь. На пнях снежные нахлобучки больше самих пней.
Трудно зайцу прокладывать тропу в свежем снегу, а ничего не поделаешь. Лучше б этой пурги не было: такие хорошие тропы замела бездельница.
На пути зайца пенёк не пенёк — что-то непонятное. Такая же нахлобучка, как на пне, кругом валежник, но заяц встревожился. Снизу-то пень не круглый, а четырёхугольный, и пахнет от него... Ещё заяц не сообразил, что враг его там притаился, а ноги уж сами оторвались от снега... Подпрыгнул заяц, повернулся да и помчался прочь!
Стрелой метнулся из-под снежной нахлобучки тёмный пушистый зверёк и пустился догонять зайца по заячьей тропе.
Соболь Сластёна проголодался. Откровенно говоря, за месяц он немного отвык от того, что надо самому добывать себе корм. На соболиной базе питание было курортное: даже печенье и мёд давали. Там-то его и прозвала Сластёной весёлая девушка в синем халате, которая кормила соболей,— уж очень он сладкое любил.
Первые дни и здесь, на новом месте, Сластёна питался тем, что оставили люди возле клетки: рыбой, сохатиной, ягодой, орехами. Но запасы кончились, Сластёна осваивался с незнакомыми местами, начинал охотиться.
Сластёна был новосёл. Его и других соболей Кед-ровский промхоз получил с соболиной базы. Родина Сластёны была севернее, среди высоких гор, поросших кедровым стлаником. Эти места так и назывались Соболиным рассадником, потому что соболей там развелось много, их никто не убивал, только ловили, отправляли на базу, а потом расселяли по тем местам, где соболи не водились или водились, но мало и не с таким ценным мехом.
Сластёна даже понятия не имел, какую дорогую шубу носит. Пятнадцать лисиц, злых, хищных лисиц— хоть одной попадись в зубы — прощай жизнь,— так вот эти пятнадцать лисиц все вместе стоили дешевле, чем он один, соболь Сластёна. А о глупых белках, что стрекочут на деревьях, и говорить нечего: четыреста беличьих шкурок — одна соболиная, вот как.
Нет, Сластёна об этом не знал н спасал свою шкуру от всех врагов не потому, что она стоила четыреста беличьих, а просто потому, что жить хотел.