— Гром! — радостно вскричала она.— Громушка! Тётя Капа, пусть он у нас живёт, ладно?
— Я-то ничего,— сказала тётя Капа.— А вот что скажет Тиграс?
Тиграс Недовольно жмурился, бил по полу хвостом, всем своим видом говоря:
«Что меня спрашивать? Будто я не знаю, кто в этом доме командует... Как Надейка скажет, так и будет».
Тётя Капа захлопоталась со строительством новой школы. Даже в воскресенье спозаранку уехала с комиссией на деляны отбирать лучший лес, который надо было успеть вывезти до весенней распутицы.
Печку она протопила ещё до свету, завтрак и обед приготовила и оставила Надейке записку, в которой наказывала, чтобы она больше гуляла, потому что день ожидается хороший.
Окна были закрыты ставнями, и Надейка проспала долго. Тем удивительней и ярче показался ей мартовский день, когда из полумрака она вышла па крыльцо. День был самый весенний, с крыш текло. Пока Надейка бегала вокруг дома, открывая ставни, она успела промочить валенки. Гром следовал за ней по пятам. Надейка открывала ставни и напевала песенку, неизвестно как попавшую на язык, может, даже она сама её сочинила, с нею это бывало:
Воскресение весеннее,
На дорожках тает снег.
Воскресение весеннее,
Ты не хмурься, человек!
«Ты не хмурься, человек»—было просто для рифмы: кто мог хмуриться в такую погоду? Даже у Тиграса было хорошее настроение, и, сидя на перилах крыльца, он уже более благосклонно взирал на Грома, который умильно вилял хвостом и засматривал в глаза Надейке, давая понять, что проголодался.
Надейка поставила перед Громом плошку седой, а сама встала на крыльце, прижалась щекой к корявому столбику навеса и прислушалась к музыке капели.
Тётя Капа думала вечером стирать и, чтобы со-
брать талую воду, наставила вокруг дома вёдра, бак, тазы. Капли перезванивались, булькали, шлёпались, и вдруг— дзинь!—отламывалась сосулька и со звоном ударялась о край ведра или бака.
Над селом стоял особенный гул, такой бывает только весной. Бадейка различала петушиный крик, мычание коров, даже шелест пересохшего сена в стогу у соседей. Все эти крики, шорохи, шелесты, звоны сливались в непередаваемую счастливую музыку весеннего дня.
Наспех позавтракав, Надейка надела олочки, сшитые из щучьей кожи дедушкой Пасхаром, а валенки поставила на плиту и побежала к Нюсе.
Во дворе у Стрижковых сушилось бельё. С реки дул порывистый весенний ветер, и Ванина рубашка, размахивая рукавами, изо всех сил тузила Нюсино платье. Рубашка была ситцевая, быстро просохла, потому и размахалась, а бумазейное платье ещё не отошло от утреннего мороза, висело колом и не могло дать сдачи.