Глазками хлоп-хлоп,
Кто каши не ест,
Кто молока не пьет –
Забодает,
Забодает,
Забодает!
Девочка зачарованно смотрела на руку старика, которая отбрасывала тень на стену. Тень превращалась в настоящую, слегка страшноватую огромную козу, топчущую маленьких людишек копытами и вздымающую их на рога. Старческий голос постепенно превращался в хор голосов, рассказывающих страшные истории о Чёрной Козе Лесов с Тысячью Младых, о гневе богов и наказании за дерзость. Обернувшись к стене, девочка засунула палец большой руки в ротик, и с удивлением наблюдала за приключениями козы, которая в конце сказания принялась разрушать целые города и спорить с богами…
Уже засыпая, девочка пробормотала:
– Дедушка, а коза еще придёт?
Дед от такого вопроса заметно растерялся.
– Да придёт она, внученька, придёт… Куда Маре-то деваться…
На этом моменте она и заснула.
Дед Егор вышел на крыльцо ранним утром и потянулся – опять петух, сволочь, разбудил! Он взял клюку и пошёл открывать курятник, пнув по пути развалившегося прямо на тропинке овинника. Тот мявкнул и лениво перевалился в траву. Разобравшись с курами, дед кликнул девок, чтобы коз выпустили. Из дома выползла заспанная полуденница и поплелась в сторону загона. Коза Фроська уже вовсю мемекала, предвкушая утреннюю дойку. Козёл Филимон меланхолично пережёвывал сено, а козлята резвились и скакали по всему загону.
Не успела полуденница открыть загон, как Фроська ринулась на волю, прямиком к деду – дойку она доверяла только ему.
В этот момент в козу врезалось маленькое пушечное ядро с развевающимися белокурыми волнами кудрей.
– Кооозааа!!! – радостно вопила княжна Морозова.
И повисла на шее остолбеневшей животины.
К удивлению деда Егора, за девочкой порхал по воздуху волотский меч, ранее висевший в горнице. Разница в размерах была бы комичной, если бы он не весил целый пуд и физически не мог летать. Тем не менее, массивные ножны болтались на портупее, перекинутой через плечо крохи, как будто были набиты пером.
Затем белобрысое чудо – или, правильнее, чудовище? – отпустило Фроську, от неожиданности севшую на землю по-собачьи, и нацелилось на козлят.
– Коооозочки!
Те задрожали и жалостно замекали, пятясь от чудовища в загон. Филимон, до того с безразличием наблюдавший за мизансценой, взревел, склонил рогатую голову и, зажмурившись в ожидании неминуемой смерти, ринулся защищать потомство. Чудовище узрело опасность и вытащило оглоблю меча из волочившихся за ней ножен. Тот кровожадно вспыхнул на солнце и приготовился к кровопролитному сражению против копыт и рогов.