Моя милая, нежная Ливень.
— Я уловила, правда, ты чувствуешь это? Я уловила ее.
Я киваю в ответ. Да, ты ее уловила.
Но отчего же Она так печальна?
Бледные тонкие руки, поднятые к лицу, словно в мольбе, черные, пропитанные осенней влагой волосы, черты, искаженные молчаливой печалью, и повязка на прекрасных глазах…
— Ты Так ее видишь, Л?
— А ты Ее видишь иначе?
Я не знал, что ответить. Да, я Ее видел иначе, но я так давно ее не видел, мою бедную Ливень.
— Хватит, не важно. Забудь.
Полный набор предписаний. Л. накрыла белым полотном улицу — улицу — Ливень, словно стерла с лица земли, словно щелкнула лампочка в кромешной тьме — я словно проснулся.
— Ты чего?
— Выметайся. Все. Уходи. Ты мне надоел. Я позвоню.
Не слишком удивляясь (с ней такое случается), я покорно выставился за дверь.
Мелкая жалящая морось, проникая повсюду, казалось, пропитывала самое мое естество, и в ее неслышном шорохе я слышал нежный голос. Без упрека, без скорби и грусти, словное далекое тихое пение…
Кажется, я соскучился.
***
Был один из тех дней, когда мелкий град мешается с первым снегом и тает, едва касаясь земли.
Полная грации, словно большая хищная кошка, она сидела, завернувшись в черный шелковый мех своего манто, и, блаженно полуприкрыв глаза, вдыхала сладкий запах вчерашних духов, все еще хранимый ее кожей, все еще блуждающий в волосах.
Она смаковала последние минуты своего тихого утра — еще чуть-чуть и безжалостная трель телефона разобьет его в клочья, и кто-то зачем-то будет что-то от нее хотеть.
— Ваш лАтте, — еле-слышно обронил официант (она шепнула ему «Спасибо» с легкой улыбкой) и исчез так же неслышно, как появился, оберегая ее молчаливый мир, зная, сколь хрупок он, когда на часах без четверти девять. Утро.
А мелкий град мешался с первым снегом, налипая на окна комками из манной каши, и таял, едва касаясь земли. Она улыбалась. У нее оставалось еще 13 минут тишины.
Она была где-то далеко. Через пару дней, должно быть, будет снег. Совсем не такой, как сегодня. И метель, завывающая по ночам в тесных улочках меж съежившихся от ужаса домов. Она будет дома, завернувшись в старый плед, пить горячий шоколад и рассеянно улыбаться, глядя на черные точки прохожих, заблудившихся в снегах и метели. Она была где-то там.
Пахло корицей и шоколадом. Латте медленно стыл в руках, наполняя ее своим теплом.
Напольные часы ударили лишь раз. Она открыла глаза: официант переворачивал табличку на двери. Девять. Оставив на столе полбокала холодного латте, деньги по счету и немного на чай, она под аккомпанемент дверного колокольчика покинула пустынное кафе, даже не глянув на того, с кем едва не столкнулась в дверях.