Путешествие длилось не долго. Коридор закончился крутой винтовой лестницей, кованой из чугуна, а за ней ждала огромная чёрная комната, гулкая и прохладная. Пол ощущался неровным и твёрдым, каменным, а стен хоть и не было видно, Константин в первый же миг почувствовал исходящее от них эхо и холод остывшего металла. Не возникло малейшего сомнения, куда его привели.
— Освободите меня, пожалуйста, — он почти заплакал, понимая, что теперь настают быть может последние минуты жизни.
— Вот сделаешь свою работу, тогда и освободишься, — хрипло проговорил один из спутников, но второй при этом хохотнул так, что стало понятно: совсем не то имели они ввиду.
Конвоиры бесцеремонно разоблачили пленника, хотя из-под одеяла и так вырвали почти раздетым. Игнорируя протесты, сорвали последнее бельё и повалили спиной на гладкую деревянную поверхность, что-то вроде высокой скамьи или низкого стола. Руки, ноги и грудь придавили тугими ремнями, так что он мог теперь шевелить лишь пальцами и мотать головой. Закончив с этим приготовлением, все вышли — к кромешной темноте добавилась ещё и полная тишина.
Минуту Константин лежал, чувствуя, как начинает мёрзнуть. Потом решился подать голос. Позвал громче, наконец закричал — и был оглушён многократным эхом. Но больше ни слова, ни звука. Сколько это продолжалось, он бы не смог сказать, вскоре он уже совершенно не владел собой: его тело начало мелко трясти от озноба и страха, из горла стали вырываться рыдания.
Вдруг что-то в гулком нутре башни неуловимо изменилось. Эхо ли стало чуть глуше, дуновение ли воздуха коснулось кожи — теперь студент был не один. Что-то невидимое приблизилось в непроглядной тьме к пыточной скамье и мягко коснулось его живота. Молодой человек выгнулся дугой и закричал в приступе животной паники.
— Тише, тише! — прошептал ему на ухо голос Настасьи Филипповны. — Я не сделаю тебе больно! Совсем нет!
Она снова положила на него руку, пробежала пальцами по коже вверх, к горлу. От этого движения, как от прикосновения лап огромного паука, привязанный испытал новую волну ужаса и задёргался ещё сильнее. Ему уже не было холодно, он вспотел от напряжения, стремясь разорвать ремни. Она же, забавляясь, на несколько секунд сдавила шею, а затем так же легко провела рукой обратно к животу. А потом ниже.
— Не надо! Не надо, пожалуйста! — продолжал умолять он. Правда, теперь к страху и холоду примешались иные ощущения, совершенно неуместные. Особенно, когда мучительница вдруг прижалась к нему всем телом и осязание подсказало, что она тоже совершенно обнажена.