– Ну, что, значит, будем собираться в обратный путь? – спросил Герасюк.
– Будем. Здесь нам больше нечего делать, а там, до приезда Ерохина мне надо кое-что проверить.
Поленников и Трейгер с воодушевлением приняли известие о том, что экспедиция на болота завершена. Слишком тягостным было пребывание на этом островке, где осязаемо чувствовалась чужая, полная лишений и страданий, жизнь.
Жена Нигая, Марья Петровна, уже в который раз ставила самовар: муж где-то, как обычно, задерживался. «Проводит очередное «расследование», сыщик несчастный», – с досадой думала женщина.
Выйдя рано замуж, она не сразу поняла, что связала свою жизнь с очень непростым человеком. Алексей Павлович был незлобив, простодушен, жену не обижал, хоть и любви особой никогда не выказывал, но его болезненное желание влезать во всё и везде, раздавая советы, было настолько навязчивым и невыносимым, что приводило в ярость не только её, но и всех, кого он, так или иначе, затрагивал своими действиями.
Вот и вчера, придя с работы, он переоделся в свой нелепый маскхалат и с загадочным выражением лица двинулся по своим странным делам.
Наступило утро – Нигай домой не вернулся.
Марья Петровна не испытывала особой озабоченности по поводу отсутствия мужа. Иной раз он мог оставаться ночевать и на конеферме. Там с очередным дежурным конюхом распивалась бутылка портвейна – не больше! – и Нигай, что называется, садился на своего любимого конька – либо рассказывал о своей общественной работе, либо непосредственно её выполнял. Жена никогда не принимала участия в подобных обсуждениях, считая это бесполезным и зловредным занятием. Работы по дому хватало и без этого. Вот друзья на ферме могли себе позволить и выслушать нелепого мужика, и посмеяться над ним и вместе с ним, благо ночью все обитатели фермы спали, а Нигай к реакции людей привык и не обижался, в силу своего странного характера.
Она вышла во двор. Проверив ещё раз своё хозяйство, Марья Ивановна наказала пятнадцатилетней дочери Маринке насыпать зерна курам и развести молока ягнятам и отправилась на работу.
Дорога на птицеферму лежала через луг.
Марья Петровна споро шагала по тропинке, оглядываясь вокруг.
Сквозь прошлогоднюю пожухлую траву уже пробивалась молодая поросль: луг заметно менял краски.
Женщина в своих думках о домашних делах не заметила, как её догнала старуха Фимка, отводившая на выгул свою козу Растрёпку.
Коза, несмотря на своё неблагозвучное имя, была на удивление смирна и послушна. Идя рядом с хозяйкой, она лишь искоса посматривала на зеленеющие пучки молодой травы, не сбиваясь с шага. Фимка привязывала свою «кормилицу» у дороги на пасеку: там из-за близости озера трава была покучнее и посочнее, хотя дорога туда и обратно отнимала у старухи немало времени. Но зато молоко у Растрёпки было на деревне самое жирное и сладкое: Фимка не жалела своих ревматических ног, отводя козу на пышные луга.