– Вы ничего не докажите… – голос того сквозь белую восковую маску прозвучал глухо, едва слышно, казалось, что ещё мгновение, и он потеряет сознание: голова бухгалтера склонялась на грудь, и весь он стал похож на сдувшийся продырявленный матрац.
– Да всё уже и так ясно, – Андрей Ефимович присел на корточки рядом с бухгалтером и, убрав свой пистолет в кобуру, осторожно приподнял страшную маску с его лица: – Ну вот, друзья, прошу любить и жаловать… Как вы там о себе сказали: «Счетовод пожилой и в работе деловой»? Местный поэт, провозглашающий в своих лозунгах «свободу, равенство и братство», а также «право на труд и счастливый отдых», и прочие социалистические моральные и духовные ценности, имея при этом в своем арсенале вполне ощутимые материальные – хрустящие и блестящие. Хотя относительно ваших поэтических талантов я уже давно не пребываю в заблуждении. Вставайте! – он поднялся сам и с силой потянул за руку Загоскина. – Степан Спиридонович! Примите же задержанного!
Кобяков протиснулся между узкой дверью и Герасюком и, светя бухгалтеру фонариком в лицо, отчего тот, зажмурившись, поднял руку, громко сплюнул:
– Пристрелить бы тебя, как бешеного пса, да хочется народу показать твою подлую рожу! – он дёрнул руки вниз Загоскина и надел на них наручники. – Вперёд! – и не удержавшись, с силой толкнул бухгалтера дулом пистолета в спину, отчего тот едва не выпал из омшаника, но крепкие руки Поленникова, стоявшего за дверью, тут же подхватили его и поставили на ноги.
– А я и думаю, отчего же это Иван Гаврилович так сопротивляется моему желанию починить здесь старые ульи? – усмехнулся Яков Харитонович, крепко держа Загоскина за локоть одной рукой, второй держа Вальтер наготове. – Ну, спасибо, Андрей Ефимович, теперь работа наладится! Ну, шагайте! – и сам пошел вперёд.
– Мы мешок заберем, и ящичек из-под украшений прихватим, – крикнул вслед Дубовик.
Услышав эти слова, Загоскин застонал, но тут же затих.
Четверо остальных пошли следом за ними, подсвечивая дорогу фонариками и строго наблюдая за каждым движением едва плетущегося и совершенно потерянного человека, совершившего не одно злодеяние.
– Сдулся, – наклонившись к уху Дубовика, тихо проговорил Ерохин, – всё выложит, как на духу!
– Самое главное, не дать ему прийти в себя, иначе… – так же тихо ответил тот, – чуть очухается, и всё!..
– Сейчас будем допрашивать? – услышав их разговор, повернулся Кобяков. – Ночью ведь нельзя.
– Нет, мы будем беседовать с ним неофициально. Главное, чтобы свидетели были.
После недолгих споров было решено пока задержаться на пасеке, там же и допросить Загоскина.