– И даже ужином накормлю, – понятливо кивнул тот, нырнув за занавеску на кухню, где заботливой Лидией Семёновной на столе была оставлена, прикрытая платком, кастрюлька с котлетами. Сама хозяйка по просьбе Поленникова ещё с вечера ушла к знакомой в деревню и там осталась на ночь.
Сбросив плащ у порога, Загоскин пригладил жидкие волосы вокруг круглой лысины, одернул серый пиджак и, кивнув на приглашение хозяина, вслед за всеми устроился за кухонным столом между Герасюком и Кобяковым. От него не укрылся острый взгляд подполковника, который тот тут же поспешил отвести.
Загоскин внутренне напрягся, но в скором времени почувствовал, как напряжение уходит, уступая место усталости и сонливости, особенно после того, как перед ним возникла большая тарелка с макаронами и огромной котлетой. Горячий крепкий чай тоже больше относился к акту милосердия, нежели простому желанию накормить голодного преступника, чтобы он мог вынести неприятности процессуальных действий. Это-то и расслабляло и давало возможность передохнуть и всё хорошо обдумать. Есть особенно не хотелось, но уж больно вкусно пахло от поданного угощения, и потом, подумал Загоскин, неизвестно, когда ещё так накормят, и, взявшись за вилку, стал медленно поглощать котлету, поглядывая искоса на сидевших вокруг него мужчин.
В какой-то момент ему вдруг показалось, что на лицах этих пятерых мужественных людей он видит не только приговор себе, но и самоё смерть. Они были, как суровые каменные атланты, держащие на своих огромных плечах всю тяжесть закона. Загоскин даже усмехнулся такому красочному сравнению, на миг забывая, что закон этот работает сейчас против него.
– Иван Гаврилович, а вы давно дружите с Василием Кочетом? – глядя себе в тарелку, спросил вдруг Дубовик.
Загоскин от неожиданности поперхнулся, но потом подумал, что в этом вопросе нет ничего необычного, да и ответ можно узнать и у самого Васьки, поэтому ответил просто:
– Мы с ним ещё до войны в леспромхозе познакомились. Я его и с женой теперешней тогда познакомил. Он сам из соседней деревни, а как женился на Таське, так и переехал в Потеряево. И после войны мы с ним туда же на работу вернулись.
– А что, там заработки хорошие? – продолжал Дубовик, по-прежнему, не отрываясь от своей тарелки.
– Неплохие, – Загоскин пожал плечами, не понимая такого интереса.
– И отпуска? А то ведь в колхозе не допросишься, как говорят здесь у вас, – это уже спросил Ерохин.
– И с отпусками там проще, – кивнул бухгалтер. – Особенно зимой. – Он отвечал спокойно, не чувствуя подвоха.
Разговор их сейчас больше напоминал дружескую беседу, и Загоскин вдруг подумал, что него будет целая ночь для раздумий. Надо будет вспомнить каждый свой шаг и всё проанализировать. Он решил, что все эти вопросы носят отвлекающий характер от самого главного: разговора о ценностях, в остальном он, как ни пытался, не мог найти никаких своих «проколов». Уж если в тридцать восьмом и позже ни один следователь не смог связать его ни с убитыми подельниками, ни с украденными ценностями, то, что можно найти теперь, семнадцать лет спустя? Ни на деньгах, ни на ювелирных украшениях он не оставил ни одного отпечатка, значит, и обвинить его в ограблениях нельзя. «Вот только Верка, дура, продала один перстень Полинке Чуркиной, но разве такие не продаются в магазинах?»