Чистый прозрачный воздух весеннего леса опьяняющими глотками заполнял лёгкие, добавляя настроения влюбленным супругам. В один момент Андрей не выдержал и, догнав шагающую впереди него Варю, остановил её, крепко обнял и стал жадно целовать теплые мягкие губы жены. Та сначала, смеясь, отбивалась, но потом поддалась чувствам и ответила на поцелуй.
В этот момент кто-то настойчиво потянул Дубовика за штанину. Тот, не разжимая объятий, оглянулся:
– А, Барон! Это ты подглядываешь за нами? – сзади него стояла большая овчарка Поленникова. – Ну, и что ты хочешь сказать?
Пес снова легонько зажал в зубах ткань брючины Андрея и потянул.
– Ясно! Яков Харитонович послал за нами! – Барон, будто поняв его слова, повернулся и потрусил к тропинке, ведущей на пасеку.
Счастливая парочка, смеясь, отправилась за собакой.
На крыльце дома Поленниковых стоял Герасюк собственной персоной.
Бросив недокуренную папиросу, он пошел навстречу Андрею с Варей. Приятели тепло приветствовали друг друга, похлопывая по спинам. Варе Герасюк галантно поцеловал руку, тем самым смутив её, за что получил от Андрея лёгкий шлепок по спине.
На такой шутливой волне сели обедать.
По возможности, кратко, Андрей Ефимович рассказывал Петру Леонидовичу о деревенских событиях, не касаясь самой сути расследования, о котором женщины не должны были знать.
После обеда Дубовик с Герасюком отправились в деревню.
Дед Мирон с утра маялся похмельем: вечером заходил кум. Застолье затянулось до полуночи. Самогон пили сначала из граненых стопок, которые дед Мирон вытаскивал из старого буфета лишь по праздникам, но кум решил, что стопки ограничат дозы крепкого, дурно пахнущего, напитка: ему утром надо было ехать в город, потому и попросил выставить «мелкую тару», как он сам выразился. Но после нескольких незатейливых тостов количество наливаемой жидкости уже не имело принципиального значения: в ход пошли привычные стаканы.
Когда и как ушел кум, Мирон Иванович не помнил совершенно, лишь закрытая калитка и поваленный рядом с ним забор красноречиво указывали путь отступления гостя из гавриловского дома.
Дед, громко матерясь и поминая кума и всех его родственников, трясущимися руками пытался восстановить порядок в ограде, только пальцы с трудом удерживали молоток, успевший несколько раз не только упасть, но приземлиться точно на ногу Мирона.
За этим занятием его и застали Кобяков с Воронцовым.
– Что? Опять кум был в гостях? – пряча улыбку, спросил участковый, забирая из рук деда молоток.
– Скалься, скалься! Посмотрю, каким ты будешь в мои-то годы! – Гаврилов плюнул и пошел в избу, пошатываясь.