Прямое насилие, как правило, является не революционной, а консервативной реакцией на угрозу более фундаментальных перемен – когда система находится в кризисе, она начинает нарушать собственные правила. Ханна Арендт говорила, что чаще всего вспышки насилия – не причина, меняющая общество, а скорее родовые муки нового общества внутри общества, уже утратившего силу из-за своих противоречий. Как можно вспомнить, Арендт говорила об этом в своей полемике против Мао, считавшего, что «власть растет из ствола пистолета»; Арендт квалифицирует это убеждение как «совершенно немарксистское» и утверждает, что для Маркса вспышки насилия подобны «родовым мукам, которые предшествуют, но, конечно, не вызывают события органического рождения». В принципе я согласен с ней, но я бы добавил, что совершенно мирная «демократическая» передача власти не может произойти без «родовых мук» насилия; неизбежны моменты напряженности, когда правила демократических процедур приостанавливаются.
Однако сегодня источником этой напряженности являются правые, и именно поэтому, как ни парадоксально, задача левых сейчас, как указывает Александрия Окасио-Кортес, состоит в том, чтобы спасти нашу «буржуазную» демократию, когда либеральный центр для этого слишком слаб и нерешителен. Противоречит ли это тому факту, что левые сегодня должны выйти за рамки парламентской демократии? Нет. Как демонстрирует Трамп, противоречие кроется в самой этой демократической форме, поэтому единственный способ спасти то, что стоит сохранить в либеральной демократии, – выйти за ее пределы; и наоборот: когда усиливается насилие со стороны правых, единственный способ выйти за пределы либеральной демократии – быть более верным ей, чем сами либеральные демократы. Именно об этом ясно свидетельствует успешное демократическое возвращение к власти партии Моралеса в Боливии – одно из редких ярких пятен на нашем унылом ландшафте.
18. Кураж ковидной безнадежности
Европа сейчас расплачивается за свою летнюю беспечность. Сначала мы думали, что летняя жара 2020 года остановит пандемию коронавируса. Затем, когда за лето вирус не исчез, мы смирились с тем, что жара не подействовала на него так, как ожидалось. Тем не менее жизнь стала чуть более открытой, появилось чувство облегчения и иллюзия того, что худшее позади. Теперь, осенью 2020 года, когда вирус возвращается с удвоенной силой, мы видим, что летняя жара все-таки сделала то, что от нее ожидалось: возможно, она и не убила вирус, но явно затормозила его распространение. Наше лето оказалось кратким моментом надежды, когда мы все почему-то поверили, что худшее позади. Повсюду слышались предупреждения о необходимости готовиться ко второй волне, но в основном им не внимали. Логика фетишистского непризнания («я все прекрасно знаю, но на самом деле я в это не верю») снова заявила о себе в полной мере, и теперь мы удивляемся, что ожидавшееся действительно произошло. А сейчас разваливается еще одно оправдание: мнение о том, что, несмотря на резкий рост числа инфекций, уровень смертности остается низким, якобы свидетельствуя о гораздо более мягкой мутации вируса. Смертность от Covid-19 в Европе явно увеличивается.