У меня чуть шея не хрустнула, когда отец ударил по тормозам и заехал на неразмеченную парковку с покрытием из гравия.
Чадмобиль потрещал и затих, как только папа вынул ключ. Нас снова поглотило Черное Облако, вонявшее жжеными волосами и пригоревшим попкорном с тонкой ноткой Конца Света.
Восходящее солнце окрашивало холмы цвета хаки в красный и розовый, пока мы пешком поднимались по пыльной тропе. Мама с папой возглавляли шествие, и папа то и дело предлагал Маму руку. Бабу шел самостоятельно, но более медленным шагом. В какой-то момент я задумался, не нужна ли ему помощь, но потом вспомнил, как он забирается на крышу и поливает оттуда свои фиговые деревья. А еще слова Сухраба, что нам нужно просто наблюдать, пока он не закончит. Поэтому я шел за дедушкой и следил, надеясь, что он не упадет.
Лале шагала рядом со мной. Когда ее энергия иссякла и девочка начала поднывать, Бабу повернулся и взял ее за руку.
– Лале-ханум, – сказал он. – Ты что, не хочешь посмотреть, что там наверху? Там так красиво.
– Мне все равно! – надулась Лале. Слишком долго тянулось ее недовольство и вот наконец оборвалось.
Я уже научился распознавать ранние тревожные признаки неминуемо надвигающейся Лалетастрофы.
Я догнал деда и взял Лале за вторую руку.
– Вперед, Лале. Мы почти на вершине.
Но сестра только еще сильнее замедлилась, заставив нас с Бабу остановиться.
Я повернулся и присел перед ней на корточки.
– Это важно, Лале. Здесь часть нашей семейной истории.
Но я знал, что такие увещевания обычно не работают с Лале, особенно когда она довела себя до того состояния, в котором сейчас находилась. У нее в этой стадии стойкий иммунитет к логическим выкладкам.
Существовал один-единственный способ успокоить ее.
– А когда мы вернемся домой, я могу взять тебя с собой в город. Дядя Сухраба держит магазин. Мы там поедим фалуде.
Лале полностью закусила нижнюю губу, обдумывая мои слова.
Хороший подкуп – это то, против чего моя сестра никогда не могла устоять.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Хорошо.
Лале отпустила руку Бабу и бросилась догонять Маму.
Когда я поднялся, Бабу на мгновение задержал на мне взгляд.
– Ты очень хороший брат, Дариуш-джан.
Я моргнул.
Это были самые добрые слова в мой адрес, которые когда-либо произносил Ардешир Бахрами.
Под нами раскинулся Йезд. Отбившиеся от стаи клочки тумана прятались в тени, где утреннее солнце пока не могло их достать и сжечь без остатка. Вдаль уходили ряды бадгиров, лазурные минареты Пятничной мечети сверкали в лучах света.
Башни Молчания, где зороастрийцы хоронили своих мертвых (такой обряд называли «небесным погребением»), тысячелетиями стояли на страже спокойствия Йезда.