Для этого нас в Америке слишком мало.
Но здесь, в окружении персов, Сухраб отличается от других из-за того, что он бахаи.
Здесь он как мишень.
– А что значит pedar sag?
Сухраб дернул подбородком.
– Это означает «твой отец собака». Очень грубое выражение.
– Ой.
Об этом я тоже задумался. В Америке куда хуже назвать кого-то «матерью собаки», чем отцом.
– Али-Реза сказал тебе это?
– Все в порядке, – ответил Сухраб. – Али-Реза такой человек. Меня это не сильно беспокоит.
Обычно, когда я говорю нечто подобное, я имею в виду прямо противоположное.
Меня слишком многое беспокоит. Это одна из причин, почему Стивен Келлнер часто во мне разочаровывается.
– Знаешь что, Сухраб? – произнес я. – Мне кажется, Али-Реза злится, потому что ты в сто раз его лучше.
Сухраб улыбнулся мне, сощурившись. Он потряс мое плечо и потрепал по голове, отчего капли пота c кончиков волос полетели в разные стороны. Его это ничуть не смущало.
– А знаешь что, Дариуш? Ты тоже куда лучше него.
В школе Чейпел-Хилл мы никогда не принимаем душ после занятий физкультурой. Не знаю почему, учитывая, что от нас жутко несет после забегов или тренировок на скалодроме. Или даже после игр с сеткой с такими чрезвычайно агрессивными игроками, как Толстячок Болджер или Чип Кузумано. Но урок продолжается почти до самого звонка, остается всего пять минут на то, чтобы переодеться, смазать подмышки дезодорантом и ломануться на геометрию в другое крыло школы.
(«Вперед, громилы».)
Поэтому я немного напрягся, когда Сухраб достал из своего нейлонового рюкзачка мыло и шампунь.
– Э-э, – промычал я. – Мне норм. Приму душ, когда вернусь домой, к Маму.
– Ты весь грязный. – Сухраб указал на пятна травы на моих ногах и руках.
– У меня и полотенца-то нет.
Сухраб достал из рюкзака пару полотенец.
Не могу понять, как они туда уместились, особенно если учесть, что там еще лежали два комплекта формы и две пары бутс. Рюкзак Сухраба нарушал все нормы и законы времени и пространства.
Сухраб бросил полотенца на деревянную лавку между нами и стянул футболку, отлепив влажную ткань от плоской груди и живота. Он все еще тяжело дышал, и его живот вздувался и снова сокращался.
Я отвернулся, чтобы не стеснять его. А еще потому, что я сам был страшно смущен.
Сухраб был в замечательной форме.
И еще было странно, что он вот так, полностью, разделся. Я никогда не снимал одежды, находясь рядом с кем-то из ребят.
Даже стоя не очень близко к Сухрабу, я чувствовал, какой жар излучает его кожа, как ядро искривления за секунду до реакции.
Моя кожа все еще горела после активной тренировки, и я был этому рад: так Сухраб не смог бы понять, что я весь запылал от стыда, когда стянул с себя липкую футболку, обернул полотенце вокруг талии и снял позаимствованные шорты и свои собственные трусы через низ.