Норовисто взыграла память, поволокла черт-те куда назад, в сорок первый, в кромешный ад декабрьских боев.
...Тот бой был жестоким. «Свинцовая резня, а не бой», — говаривали после уцелевшие солдаты. Да еще морозище лихой и хваткий до немоты. Ракеты и те стыли от него и падали мертвыми звездами. В свинцовом огне, в пламенистом морозе люди добывали себе жизнь. Противник уже не мог оборонять поселок, а наши не в силах были взять его. К утречку, когда у каждой стороны оставалось по половине поселка, наступила тишина.
Затишье хоть и не сулило быть долгим, но другого часа перевести дух от мороза не выберешь.
В эту самую избу, тогда тихую и безлюдную, и вбежал полуобмороженный солдат Евдоким Балакин со своими товарищами. Обессиленные, они рухнули вповалку на пол. Пуля да сон так валят солдат. Лишь один Евдоким не лег сразу. Посушил портянки у натопленной печи, винтовку почистил, пересчитал патроны в подсумках. И только после задремал, привалясь к печному выступу. Но ненадолго. Сквозь дрему из подпола прорвался вдруг детский плач, бабий пришибленный шепоток в страхе. Евдоким поддел штыком крышку подполья, позвал:
— Хозяева, што ль?! Вылазь, свои мы!
Словно с того света Евдоким начал вытаскивать ребятишек из подземелья. Один, второй, третий, четвертый...
— Братва, ясли целые откопал! — нарочито орал Евдоким, чтоб услышали и помогли ему товарищи. Однако мертвецкий сон уставших солдат оказался крепче брони. Голосом не пробить!
Пришлось одному принимать детей. Помог вылезти и самой хозяйке, высокой, худой женщине. После выбралась девушка лет девятнадцати, укутанная в старушечью шаль, дырявую заплесневелую шубу. Видно, не один день провела она в подземельной тьме и сырости. При утреннем свете, что ломился в запушенные морозом окна, ее лицо виделось иссиня-белым, полуживым.
Раскутывая ребят, хозяйка счастливо и горько плакала, по-бабьи откровенно целовала в обмороженные лица солдат. Остепенясь, принялась варить картошку и на ребят и на солдат, заставив всю печь чугунками.
Евдокиму так и не пришлось заснуть. Его атаковал трехлеток Васятка. На солдатских руках он вел себя геройски. Пришлось делиться сахаром и всем, что было в вещевом мешке из съестного. Сам же Васятка рассказал, кого как зовут, хотя это было не так просто запомнить. Евдоким подумал: нелегко матери с такой ватагой да в такое-то время. Он любовался проворностью хозяйки. Анна, так звали ее, разгоряченная радостью, жарко хлопотала у печи. Вспоминалась Евдокиму своя родная мать, такая же худенькая, с житейской горбинкой, с густеющей сединой под полушалком. Вспоминалась — и как-то хорошо стало — помаленьку и незаметно наваливался сон.