И заснул бы, если б не вспомнил о пулемете. С час назад в утреннем бою был убит пулеметчик Петр Васин, друг-товарищ Евдокима. Под боком Евдокима убили. И некому было подхватить ручной пулемет, кроме него.
У Евдокима в руках пулемет впервые. С винтовкой отступал, с нею и наступать пришлось, а пулемета — не держал. А как захотелось ему теперь половчее бить немцев! Из пулемета бить, как Петр Васин.
Пулемет стоял у печи, с мороза осыпался холодным потом. Прежде чем просить у отделенного командира, чтобы тот закрепил пулемет за ним, Евдоким решил его хорошенько вычистить. Он попросил у хозяйки сухих тряпиц помягче, разложил на лавке нужные причиндалы для чистки, поднял пулемет на колени. Кое-как отсоединил опустевший диск-магазин, стал прикидывать, какую следующую штуковину тронуть, чтобы разобрать пулемет.
Сложнее колхозного плуга да своей винтовки ничего на свете Евдоким не трогал. А тут...
Оглашенно простонала изба от выстрела. И когда только вновь замерла тишина, Евдоким понял неотвратимость случившейся беды.
Анна успела повернуться от печки, глянуть на Евдокима. Она не упала, а как-то тихо прилегла у загнетки. Ни шума всполошившихся солдат, ни плача детей Евдоким не помнит. Но не забыть ему вовек взгляда умирающей матери, дикого вскрика старшей дочери Насти да тупого звяка выброшенной гильзы к ногам вмиг осиротевшего Васятки...
В страхе ли, в минутном ли безумии убежал тогда из избы Евдоким. Ничего потом с него не спросилось, ничего с него не взялось. Да и мудрено было в ту пору сделать это.
4
Невыносимо печально скрипят половицы! Будто плачет кто до сих пор в этом доме. Недавнее горе — в непроглядности Настиных глаз, в надменном очерке губ, в руке, что сжата в кулак...
Настя подошла к столу и полупьяно подсела к Евдокиму на лавку. Поставила руку на локоть, тихо опустила ее на стол, разжала. На вспотевшей ладони лежала та самая гильза. Время и сундучная затхлость, вызеленили ее, сделали непохожей и безобидной. И трудно было подумать, сколько горя людского она когда-то вмещала в себе. Настя поставила на стол перед Евдокимом гильзу:
— Не встретила я тебя — хорошо. Повстречала бы... Сам знаешь: на фронте все списывается...
Говорила она не своим голосом и, может быть, не то, что думала и хотела сказать. Все это выплеснулось с давнего зла и обиды, помимо ее воли.
Смелость и развязность Насти поощрялась виноватой согласностью Евдокима. Теперь его угнетало не то, что он узнан и надо будет держать какой-то ответ. Страшно другое: Настя в любую минуту, одним словом могла перечеркнуть доверие к нему детишек. На доверии том и держался весь смысл его теперешней жизни. Евдоким никак не хотел, не мог потерять это доверие. И он попытался остеречь Настю от нечаянного слова.