Ни с того ни с сего Настя вдруг захохотала, и так взрывно, что Евдоким вздрогнул.
— Ребята, ребята... тише, спят они... — слегка тронул он ее за плечо.
Настя, давясь дымом, переходит на шепот:
— Раз мне подружки и говорят: «Ты припугни его, мол, идем в штаб, расписываться полагается после такого». Ну, я и брякни ему. Посулил и больше не приехал. А я и искать не стала. Войне-то конец выпал. Домой захотелось...
Настя задумывается, но ненадолго. Заплевала окурок и снова:
— А ушлый, грамотный был, как колдун... И мужик он сладостный, а только сволочь. Но для тебя он, Евдоша, спаситель. Отвел мою злобу от тебя, теперь бы ему я девять грамм... ох как пустила бы.
— Настась Никифоровна, тебе отдохнуть полагается, — тихонько, просяще говорит Евдоким.
Настя, сдвинув колени, натянула рубаху на них, села строже. На минуту умолкла, попросила еще махорки, не закурив, просыпала ее и ушла спать.
Много выпадало таких вечеров. Забыв, о чем рассказывала раньше, Настя повторялась, нехитро и без цели путалась, но каждый раз выплакивала все, что бередило душу. Чутко воспринимал Евдоким безотрадную болтовню Насти, а утешить-помочь не умел, не знал как. Да и что придумаешь, если у самого на сердце кошки скребут. Уходила спать Настя, а он оставался у привернутой лампы. Курил, молчал, думал. И так долго, пока не позовет заводской гудок. Евдоким заглядывал в ребячью спаленку, поправлял одеяльца на них и уходил на смену. Работал он почти всегда в ночную — больше оставалось времени для детей...
Вдруг как-то Настя пропала. Три дня и три ночи Евдоким бегал по поселку, разыскивая ее. На четвертый люди подсказали — нашел Настю полуживую у одной бабки. Отвез на заводской лошади в больницу. Неделю врачи отхаживали ее. И каждый день у больничных ворот можно было видеть Евдокима с ребятами. А еще через неделю они привели Настю домой, маленькую, бледную и хрупкую, как первый снежок.
Выздоровев, Настя устроилась на работу телеграфисткой. С полгода жила тихо, с заботой о ребятах, о чистоте в доме. Помаленьку у Евдокима стали оставаться лишь мужские дела, и он, помимо завода, чаще ходил на приработки. Грузил на станции уголь, соль, лес, все что приходилось. Уставал до огня в глазах, но зато радовался каждой обновке, какую только удавалось справить ребятам на дополнительный заработок.
Но так все шло до поры. К весне Настя снова дурно заскучала. Все порывалась куда-то уехать.. Попусту злила и пугала ребят, дом называла «адом», а Евдокиму, пытавшемуся заступиться за детей, вдруг грозила:
— Не заласкать тебе сирот, хоть за пазухой носить будешь... Целой жизни не хватит, так и знай...