— Я пытаю: ты, что ли, эта самая главная мобилизация-то? — буравя деревяшкой умятую до тверди землю, спросил Филипп, но уже не так робко и вежливо, как в первый раз.
Капитан, будто не слушая вошедшего Филиппа, снова обратился к пожилому мужику, с которым ругался:
— Твою развалину, дорогой, и на колбасу не примут. Копыта твоей кобылы на пуговицы да гребешки лишь годятся. На фронте дохлятины и без нее хватает... Копыть до колхоза и веди доброго коня!
Мужик, не найдя что сказать, поплелся из палатки.
Капитан выколотил о столик трубку, поднялся, звякнув шпорами, и только потом прямо посмотрел на старого Филиппа. Тот, задрав бороденку, искоса засматривал под очки военного, силясь глянуть в глаза. «Вылитый Буденный! Ни дать ни взять — он!» — подумал конюх и нашел, что господские очки ему не к лицу.
— Что, дед, как кобыла на жеребца косишься?
— Чистый жеребец, — обрадовался капитановой шутке Филипп. — Мово коня глянь, начальник. Может, на пахоту лучше оставить его, а? Чай, помоложе найдутся для позиций-то.
Филипп, клюнув на щепетильность в отборе коней для фронта, теперь в душе рассчитывал на милость начальства: пожалеют седого Братуна по старости и, бог даст, оставят колхозу.
— Где копыто отбросил? — Капитан постучал легонько ножнами шашки по деревяшке старика.
— На Маньчжурке, в четвертом годе еще, — по-свойски ответил Филипп и опять за свое: — В колхозе сейчас хлеще фронта — невпроворот делов-то. Без коня хлеба не добыть нам. А без хлеба — фронту и тылу каюк. Я истину говорю: хлеб — самый верный фронт!
— Что верный то верный, — раздумчиво, со вздохом прошептал сам себе капитан и стал заново набивать трубку. Но тут же встрепенулся, глянув через голову ошалевшего от своих речей Филиппа. — А это что за комедия? Чей конь?!
Филипп оглянулся и обмер: выставив ногу вперед, Братун головой просунулся под полог палатки и сердито зафыркал, ища хозяина растерянными глазами.
— Что за конь, спрашиваю? — вспылился капитан.
Коноводы, военные ветеринары, ковали, которых капитан собрал на свой разговор, повалили из палатки, отгоняя коня. Конюх, не зная что и сказать, бросился заступаться за Братуна.
— Мой конь! — вцепившись костями пальцев в уздечку, завопил старик. — На мобилизацию привел его. По строгой бумаге привел. Вот и спрашиваю ваше начальство, — он кивнул на вышедшего из палатки капитана, — может, негодная эта лошадь, может, она нужнее в крестьянской работе?.. Опять же, страда в разгаре, а там — зябь, молотьба...
И Филипп осекся, как заслышал смех военных и мужиков, которые тоже привели коней на войну из окрестных колхозов. Ребятишки и те, побросав свои забавы и кузню, вертелись возле Братуна, норовя ширнуть прутиком под ляжками.