Привязав лодку, Пашка со своими узелками выбрался на берег. Лохмач остался в лодке на охапке травы — так и не проснулся старый...
Ужинали вместе. Особенно вкусными показались в этот раз и рассыпчатая гречневая каша, и блины с холодным молоком, и свежие огурцы с медом. Меду сама мать наложила.
Пока Андрей настраивал удочки за шалашом, а Пашка мыл посуду, солнышко начало краснеть и катиться за лес. На рыбалку решили взять и Лохмача. К этому времени он проснулся и выбрался из лодки. Видно, проголодался: юлит у ног, словно чует, что и ему достанется что-либо из мелкой рыбешки.
Берегом дошли до луки. Место знакомое, рыбное... Тихо забросили удочки. У дяди Андрея их две, у Пашки — одна. Круги от удара поплавков перемешались, разошлись и пропали. Возле поплавков закружились мошки. За ними стала охотиться мелкая рыбка. Выпрыгнет, блеснет осклизлым бочком и опять в воду. Пашка, любуясь, спросил:
— Это зачем так?
— Мошек ловят, кормятся. Дождю быть. Чуешь, как сильно кувшинки пахнут? Тоже к дождю.
— А-а, — протянул Пашка, но тут же возразил: — Нет, не будет дождя. Если вечером здорово трещат кузнечики, наутро наверняка ясная погода будет.
— Откуда ты знаешь?
— Мамка говорила.
— Ясная, говоришь? — Андрей вслушивается в вечернюю трескотню кузнечиков. Мало-помалу они утихают, и ничто больше не трогает тишину. Лишь иногда попавшаяся на крючок рыбка трепыхнется в воде, качнет речную гладь, и снова все окутывается покоем...
К шалашу вернулись, когда совсем стемнело, а из-за луга, что на противоположном берегу, начала подниматься луна. Она быстро пошла вверх, словно кто-то из ребят ловко поддал футбольный мяч из светлой лосевой кожи. Пашке даже понравилось. Хоть и устал, стоял, любовался и, кажется, ждал, что вот-вот мяч упадет вниз, прямо в Локну. Лохмач рядом, потираясь о мокрые от росы штаны Пашки, тоже смотрел на луну теплыми собачьими глазами и тоже будто ждал, когда она свалится в воду, чтобы броситься за нею...
— Озяб, наверно, полезай скорее в шалаш, — сказал дядя Андрей. Сам пошел опустить кубарик с рыбой в воду.
Когда вернулся, Пашка уже лежал на подстилке из травы. У ног устроился Лохмач. От него ступням тепло-тепло, как в кабине трактора. Пес не спал, должно быть, слушал, как в прибрежных камышах спросонок плескалась рыбешка. Старый-старый, а все чует. Пашка-то это знает...
Андрей снял фуфайку и сунул ее под голову Пашке. Мягко, тепло. Сверху накрыл шинелью — и сон, прокравшись в шалаш, медведем наваливается на мальчика. Виден лишь огонек Андреевой папиросы. При затяжке он разгорался ярче. Дядя Андрей смотрел то на Пашку, то на дверь шалаша, откуда несло остывающей речкой, рыбой, запахом тронутой залежи. Все это смешивалось с дымком папиросы, теплело от него и тоже, казалось, укладывалось на ночевку.