К
тому же Лига
осталась
жива. Почти.
ОСА
спустил
рукава мягкой
клетчатой
рубашки,
скомандовал
«пойдем, пройдемся,
бюрократ» и
первым вышел
из своего
бункера.
Метрика Савельева
навела на
мысль, кого
завербовать
для следующего,
важнейшего в
истории Клуба
Задания.
«Почему
«важнейшего»? – Андреев
впервые
задал себе
этот вопрос,
сам и ответил.
– Потому что
наконец я
сделаю то,
ради чего
создавался
клуб – спасу
миллионы
людей, пожертвовав…
Сколько их
будет в это
раз? Двое? Трое?».
ОСА
решил
подумать об
этом позже.
Всплытие
на
поверхность ночной
Москвы еще и
для того,
чтобы забыть
о делах. У
руководства
Клуба неписаное
правило –
«деловые
разговоры
исключительно
на рабочем
месте». Не
из–за боязни
прослушки.
Просто темы
для
обсуждения
столь деликатные,
что язык
слушается и повинуется
только в
кабинете у шефа.
Принимаемые
там решения
на свежем
воздухе кажутся
злодейскими
и
нереальными,
если бы не
сводки
новостей, в
которых иногда
мелькали
имена тех,
кто чуть
ранее беззаботно
прохаживался
по коридорам
остоженской
цитадели.
Раменки, Свеча
плюс один, 57
часов до
начала
информационной
войны
Тела
Гриши и
Шняги, с
разбега взяв тридцатилетний
рубеж, непоправимо
деформировались
– лишние
складки,
морщины,
оплывающие контуры.
Свеча горела
на столе. И
еще одна
свеча горела.[10]
Казалось,
можно
восстановиться
– подкачать
мышцы, убрать
лишние
килограммы,
подкрасить
волосы. Имелся
и более легкий
способ – пристально
всмотреться в
большое
зеркало в
спальне. Они часто
так
поступали – голые,
близко–близко
к зеркальной поверхности.
Шняга на
переднем
плане, Гриша
обнимает ее
сзади. Прищурившись,
снимали
покровы, наброшенные
временем. В
отражении проступали
те, кем они
были десять
лет назад.
Она
– лебединая
шея, маленькая
легкая грудь,
плодородная
попа, изящная
уточка носа,
двухсантиметровые
ресницы,
позволявшие ей
не краситься.
Некрашеная
Вы даже
краше. Шняга
могла бы
стать
рекламной
иллюстрацией
кошмарной
Вселенной, в
которой не
изобрели
Фотошоп. Шняга
как и Софья
Ковалевская
не нуждалась
в
искусственной
доработке
образа –
произнесешь
фамилию, и
сразу перед
глазами
формулы.
Ничего лишнего.
Математически
точное
исполнение идеального
воплощения
естественности
и женской
силы.
Он
– как слово
«вечность» за
полярным
кругом, как
многие в это
мозаичное
время, в
неприцельном
исполнении
рассыпался
на фрагменты.
Даже в зеркале.
Одного
человека не
собрать, а несколько
големов –
пожалуйста.
Не личность,
а свалка
расколотых
античных
статуй со
стертыми чертами.
Или уютное и
безобидное
собрание
заблуждений.
Проникнуться
таким человеком
непросто. Полюбить
почти
невозможно.
Ну разве что
узнаешь, что
под языком у
него всегда ампула
с цианистым
калием. А
дальше как в
пособии «убей
в себе
мизантропа» –
«Рекомендация
№1: если вы
оглянулись, а
кругом
свиные рыла,
представьте,
что этот
ничтожный
человек
коллекционирет
изображения
с добрым
приведением
Каспером, рассматривает
их вечерами и
улыбается. А
у того есть больная
мама, он о ней
заботится. А
у безликого
рядом с ним
есть имя». Например,
Григорий
Александрович
Кутялкин. Сейчас
во рту у него
медленно
тает
смертельный
яд! Не просто смертельный,
а
бескорыстно
смертельный,
смертельный
ради другого
человека.
Сразу наводится
резкость – и
лицо у него одухотворенное,
и губы
волевые, и
решительность
со смелостью
в каждом
движении.