В тот вечер, рассказывала Люсия, с Даниэлем совершенно точно произошли огромные перемены. Она это видела и чувствовала. Он стал намного сильнее и веселее, чем когда она только появилась у него на пороге. Потом, когда они остались одни, он шагал взад-вперед по своей просторной темной мастерской и говорил о будущем, о том, как они будут жить и работать вместе, как к ним обоим придет успех и они никогда не расстанутся!
И чтобы воплотить эту мечту, говорила Люсия, на следующий день она обо всем договорилась с Ольгой и заняла у нее денег. К тому же и сам Даниэль умудрился сдать одну из комнат в своем доме, долго стоявшую пустой. За этим последовали веселые встречи вчетвером или вдвоем, беззаботные ужины на большой открытой площади с видом на Париж. Однако в конце недели, поскольку ситуация была исправлена, объясняла мне Люсия, она сочла, что может снова поехать в Биарриц еще на две недели и уже вместе с матерью окончательно вернуться домой. Теперь она решила раз и навсегда, что будет верна серьезной стороне своей натуры, как и Даниэлло. Ибо разве не был он поистине гигантской удивительной личностью – по крайней мере, для нее? К тому же рядом с ним она сможет сосредоточиться на живописи, а это, как она говорила себе, было то, чего ей на самом деле хотелось больше всего. На сей раз, по ее словам, Даниэлло оказался весьма терпелив и не препятствовал ее отъезду, потому что, наверное, был в ней уверен.
И вот снова наступил конец лета. Люсия опять начала посещать Школу изящных искусств, но теперь только двухчасовые утренние занятия. А днем работала в мастерской Даниэля. Там на основе сделанных в Лувре разнообразных эскизов она писала картины. Жизнь, как пыталась она себе внушить, имеет смысл, только если посвящаешь ее чему-то и не боишься страдать. Она рассказывала, что старалась уверить себя, будто с самого начала все было правильно там, в гугенотском пансионе. И чтобы утвердиться в этом своем ощущении, сочинила длинное письмо сестре Агате, попытавшись описать ей свои душевные переживания… но потом порвала его. Ибо, как в волнении возразила она самой себе, Агата ведь не видела ее больше года. И что она подумает о теперешнем состоянии ее души, и будет ли ей интересно о нем знать, если она, Люсия, сама не может всего объяснить? Так или иначе, говорила Люсия о себе в тот период, она гордилась, что вообще выплеснула на бумагу все – или почти все.
Но однажды перед самым Рождеством она делала эскизы одной статуи в Лувре, и посетители подходили, останавливались и смотрели на ее работу. Это всегда раздражало, а особенно в тот день, потому что какой-то незнакомец, правда довольно интересный с виду, все ходил и ходил по залу. Он не останавливался и не смотрел, а просто медленно проходил мимо нее. Наконец, как она рассказывала, толпа на некоторое время разбрелась, и она подняла на него глаза. Мужчина был высокий и смуглый, но явно не француз. У него были очень широкие плечи и костюм, похоже, английского кроя. Он посмотрел на нее, улыбнулся непроизвольно и быстро, а потом прошествовал дальше. «Вот тип человека, о котором я не имею ни малейшего представления, – подумала Люсия, – приятный, респектабельный, возможно, американец. Интересно, смог бы он мне понравиться?» Она проводила его взглядом, пока он не свернул на лестницу.