Василий Степанович с улыбкой вспоминал тот давний случай из своей практики, когда он рекомендовал казакам станицы Петропавловской, которые терпели убытки от пыльной головни, протравливать семена, и как один почтенный старик пластун возразил ему и был поддержан голосами других станичников. Но когда поспела пшеница, те, кто последовал его указаниям, собрали намного больше, и только тогда петропавловские хлеборобы оценили его разумные практические меры, признали и в знак благодарности даже приняли в казаки: выдали бурку и земельный пай! Вот как бывает в жизни!.. «Что и говорить, в подсолнечник я влюблен, — говаривал иногда В. С. Пустовойт, — но прежнее мое мнение совершенно твердо и непоколебимо: озимая пшеница является главной полевой культурой Кубани…»
В октябре 1930 года селекцией озимой пшеницы занялся ученый агроном-полевод Павел Лукьяненко. Он начал с того, что получил из «Круглика» целый «чувал» — огромный мешок семян Гибрида-622, около 80 килограммов, привез его на подводе на селекционную станцию и засеял им опытные делянки. Лукьяненко приступил к своей работе, ставя перед собой вопрос остро и масштабно. Вот что записал он тогда в дневнике: «Вопрос о двух колосьях вместо одного — самый жгучий, самый коренной политический вопрос, который предстоит решить нашей стране, чтобы избавиться от голода. Люди не должны думать о хлебе, как не думают о воздухе, которым дышат, о воде, которую пьют…» Не подлежит сомнению, что удивительная работа опытного кубанского селекционера Пустовойта, его любовь к полю, к кропотливому и терпеливому выращиванию хлебных всходов, вдохновенный образ ученого, как и его прекрасные лекции в институте по общему земледелию, которые он с восторгом слушал, сыграли немалую роль в судьбе Лукьяненко.
Совершенно очевидно, что для Пустовойта озимая пшеница всегда представляла огромный интерес, который к этой культуре у него никогда не ослабевал. Он продолжал оставаться до последних дней своей жизни не только выдающимся специалистом по селекции подсолнечника, но и видным авторитетом по вопросам селекции озимой пшеницы. Не случайно близко знавшим обоих ученых коллегам запомнились слова, сказанные Павлом Пантелеймоновичем после одного из совещаний:
«…Я затрудняюсь сказать, что Василий Степанович любит больше — пшеницу или подсолнечник. Во всяком случае, не знаю ни одного совещания по пшенице, на котором бы не присутствовал и не участвовал активно в работе Пустовойт».
Все, кому доводилось общаться с Пустовойтом или Лукьяненко, а тем более те, кому пришлось бок о бок работать с ними, — все они в оценке взаимоотношений между обоими учеными — и что касалось сугубо научных контактов, и чисто человеческих качеств, сходились в одном — это была дружба людей, глубоко преданных науке, любящих прежде всего то дело, которым каждый из них занимался всю жизнь.