Чего только не предлагали наперебой вывески предприимчивых торговцев!.. Красная казалось сплошным прилавком, где лежали шелка и сукна, полотно и бархат, плюш и парча, ковры и меховые товары. На широкую ногу ставили свое дело выходцы из Армавира — братья Тарасовы и Богарсуковы. Не уступали им и За-лиевы.
Киор-оглы заманивал лимонадом «исключительно на дистиллированной воде». На Гимназической в доме Богарсуковых подолгу смотрел он на ружья заграничных фирм — «Зауер», «Дюмулен», «Бертран», «Винчестер», на тульские и ижевские ружья. А револьверы… Каких только не было систем и марок! Загорались глаза, замирало сердце, но он и вида не подавал отцу. Тому — свое. Обувной король Фотиади предлагал выбор кож — от козловой и шевро до бокса, хрома, опойка, сафьяна и юфти, и батька приценивался, вертел в руках куски кожи. Будут гроши — надо новые сапоги шить.
И конечно, Ган, Леон Яковлевич Ган. Что в Екатеринодаре могло быть роскошнее его витрин? Недаром к 300-летию дома Романовых на витрине его магазина возле соборной площади красовалось для всеобщего обозрения серебряное блюдо, предназначенное к подношению в белокаменной Москве, — подарок царствующему дому от кубанского казачества. На всем Кавказе не сыскать роскошнее магазина по выбору золотых, серебряных и бриллиантовых вещей. А еще одеколон «Брокар», коньяк Шустова…
Садовое заведение братьев Шик предлагало деревья, розы, букеты, венки, комнатные растения, семена. На Новом базаре у братьев Бабаджанянц на складах лежали лимоны, апельсины, мандарины, шла торговля крымскими и персидскими сушеными фруктами, ахалцихскими яблоками и грушами.
Там же, на Новом базаре, зазывали подойти к прилавку отведать окороков тамбовских или полтавских, копченой колбасы московской — это у Белова. В молочном ряду в ларях — сыров: швейцарского, голландского, бакштейн, литовского зеленого, тильзит, брынзы, масла парижского, голыптинского, топленого — это уже у Антона Ивановича Миндрено.
Но попробовать что-либо из этого попросить купить Павлуша, конечно, и не помышлял, потому что он никогда не видал, чтобы отец что-либо из этих сказочных предметов пытался хотя бы удостоить взгляда. Он обычно торопил, стараясь поскорее увести мальца от соблазна, говоря что-то вроде такого: «Ну, чего стал? Игрушек не видал? Баловство…» И Павлуша, как само собой разумеющееся, понимал, что все это ни к чему, он смотрел на все это как на живую картинку, да еще за толстым стеклом. То, что у них есть дома, вот это их, за него не надо платить деньги. Все же, что они видели в витринах и на прилавках, только баловство, оно не про них, а для господ в чистых манишках, с белыми руками…