В двадцатых числах мы уехали из Петербурга. Снарядили три возка. В одном из них — мы, в другом — слуги, а в третьем — необходимые вещи. Папенька разрешил взять только самое-самое нужное. Мне пришлось оставить даже столик с рукоделием. Хотя, наверное, для пялец-то в возке бы место нашлось. Но собирались в такой спешке, что почти ничего не взяли. Я даже заплакала, когда пришлось бросить сундуки с приданым, особенно тот, где хранилось подвенечное платье. Но платье я всё-таки взяла Папенька сказал, что это глупо! Что нужно было набрать практичных и повседневных нарядов, а не хвататься за цацки! Маменька выговаривала папеньке за это, но тот ничего не слушал. Сказал, что тряпки не стоят загубленных жизней. А когда маменька принялась причитать, то папенька напомнил ей лето осьмсот двенадцатого года. Папенька тогда служил в ополчении, потому что уже был в отставке. Мне было четыре года, и я совсем ничего не помню. Говорят, что я очень спокойно восприняла переезд в Вологду, где жили дальние родственники.
Папенька взял с собой только старую форму ополченца и ордена. Сам оделся так, как одевался на охоту. Зато везде рассовал ружья и бочонки с порохом. Неужели в такое время он собирается охотиться! Или же боится разбойников?
Прочитала то, что написано, и хотела уже опять всё зачеркнуть! Но решила, что лучше оставлю.
Обидно, что Рождество мы встретили в пути. Мы с маменькой поплакали немного на пару. Приехали в Борисоглебское в сумерках. Долго искали дом, где можно было бы заночевать. Маменька говорила, что рядом, в нескольких верстах, усадьба матушки Николя, местной помещицы Аглаи Ивановны Клеопиной, и что можно было бы заночевать у ней. Чай, будущие родственники! Но папенька только зыркнул и сказал, что с изменниками Государю Императору он родниться не намерен!
В первый день пришлось заночевать в каком-то крестьянском доме. Ужас! Какой там жуткий запах! Пахнет потом, чем-то вонючим и ещё тем самым, чем наш садовник удобряет клумбы! Там маленькие дети спят вместе с телятами. Один из телят сделал большую лужу прямо на полу! А когда затопили печь, чтобы мы согрелись, дым почему-то не пошёл в трубу. Я посмотрела — а трубы там совсем нет! Боже, как же они живут? Всю ночь не сомкнула глаз. Ещё по мне всю ночь ползали какие-то маленькие жучки, от которых всё тело чесалось. Какой ужас!
29 декабря 1825 года
Папенька откупил половину села Борисоглебского у Одоевских, чтобы отдать его мне в приданое. Тогда бы мы с Коленькой стали владельцами целого села, а не его половинки! Теперь же он не хочет и слышать ни о Николеньке, ни о замужестве. Говорит, что впустую выбросил немалые деньги. Вчера я опять долго плакала, когда узнала, что папенька отправил Коленькиной матушке письмо, где объявил о разрыве нашей помолвки. Маменька сказала мне по секрету, что он ещё в Петербурге отправил такое же письмо самому Коленьке. И что папенька ждал до последнего дня, думая, что Коленька приедет и объяснит свои поступки. Но так и не дождался.