Атака кирасиров уничтожила колонну и генеральский эскорт, и мы узнали, что Моро мертв. Взятый во время этого боя в плен полковник, в присутствии принца Бертье и графа Монтиона был допрошен Наполеоном. Он сообщил, что Императоры предложили передать командование Моро, но тот отказался от него со словами: «Я не хочу поднимать оружие против моей страны. Но победить их одной массой вам не удастся. Вы должны разделить свои войска на семь частей, и они не справятся со всеми одновременно — если они уничтожат одну часть, другие смогут пройти вперед». В три часа дня враг обратился в бегство — по дороге и по всем самым немыслимым путям, где только можно было пройти. Это была незабываемая победа, но наши генералы дошли до предела. Я стоял среди офицеров штаба и многое слышал. Они проклинали Императора: «Из-за этого …, — говорили они, — мы все погибнем». Я просто слова не мог вымолвить от изумления. Я сказал себе: «Теперь нам крышка». На следующий день после этих разговоров я смело сказал моему генералу: «Я думаю, что нам теперь тут делать нечего, нам нужно как можно быстрей добраться до Рейна». — «Я согласен с вами, но Император упрям, он теперь глух к голосу разума».
Император преследовал армию противника до Пирны, но как только он собрался войти в город, как на него напала вызванная усталостью рвота. Он был вынужден вернуться в Дрезден, где после недолгого отдыха ему стало лучше. Генерал Вандамм, которого Император отрядил уничтожить остатки вражеской армии, рискнул дать бой в долинах Топлица и 3-го августа потерпел поражение. Это поражение, а также поражение Макдональда у Кацбаха и Удино на равнине у Гросберена, уничтожили все плоды победы под Дрезденом. 14-го сентября мы получили известие об измене Баварии, в результате чего наши войска были отправлены в Лейпциг. Император прибыл туда утром 15-го. 16-го октября, в девять часов утра, армия врага начала атаку, и по всей линии гремели пушки. Этот первый день битвы хоть и был кровавым, но кто победил, было пока не ясно.
Весь день 17-го октября две армии стояли лицом друг к другу и ничего не предпринимали. В полдень 17-го Император прислал ко мне своего адъютанта с приказом выезжать вместе с его домашним хозяйством, состоящим из семнадцати экипажей с конюхами, ценных вещей и армейских карт. Я прошел через город и пришел на поле битвы, возле большого сада, в котором я был хорошо укрыт. У меня было приказ не двигаться. Я устроился и поставил наши котлы на огонь. На следующий день, 18-го октября, рано утром, армия союзников вновь пошла вперед. С того места, где я был, я видел, как на поле боя вступают французские дивизии. Я видел всю линию фронта. Мощные колонны австрийцев выходили из леса и двигались по направлению к нашей армии. Заметив сильную саксонскую пехотную дивизию, со своими 12-ю пушками марширующую на врага, я приказал всем своим людям есть свой суп и быть готовыми к выходу. Я поскакал к центру этой дивизии, но они развернулись и залпом выстрелили в нас. У меня была такая хорошая лошадь, что смог вернуться на свой пост, который я не должен был покидать. К моменту возвращения я уже овладел собой и сказал конюхам: «Седлайте коней и немедленно обратно в Лейпциг». Через две минуты прибывший адъютант сказал мне: «Выступайте сейчас же, капитан, и переходите реку — это приказ Императора. Идите по бульварам и широким улицам». Я тотчас отправился, поставив во главе своей колонны главного конюха.