Утром мы повернули направо, и по лесам и пескам продолжили марш. Погода была ужасная: снег, дождь и оттепель. Песок плыл под нашими ногами — он лежал на воде. Мы опустились на четвереньки. Нам приходилось веревками привязывать нашу обувь к лодыжкам, и если при вытаскивании ног из песка она рвалась, можно было остаться совсем босым. Иногда нужно было брать одну ногу двумя руками, вытаскивать ее словно морковину из земли и делать шаг, а затем браться за другую и тоже переносить ее обеими руками. Наши ружья были привязаны к нашим поясам, и это освобождало наши руки. Таким способом нам пришлось идти целых два дня.
Старые солдаты были очень недовольны, в те моменты, когда нам было особенно трудно, многие из них покончили с собой. За два дня до прибытия в жалкую, с крытыми соломой хижинами деревню Пултуск, мы потеряли около шестидесяти человек. Хижина, в которой жил Император, не стоила и тысячи франков. Здесь и закончились наши беды, потому что дальше было невозможно.
Мы расположились лагерем перед этой бедной маленькой деревней под названием Пултуск. Для бивуака, для подстилки, нам требовалась солома. Соломы не было — мы взяли несколько пшеничных снопов и расстелили, чтобы не лежать на голой земле — все амбары были разграблены. Я несколько раз ходил в эту деревню. Я принес корыто, которое не сумели унести конные гренадеры — они положили его мне на спину, и я вместе с ним добрался до лагеря, таким образом опозорив моих товарищей, которые по сравнению со мной были просто великанами. Но Господь подарил мне прекрасные, как у арабского скакуна ноги. Я снова вернулся в деревню и в этот раз принес небольшой горшок, два яйца и немного дров — я просто умирал от усталости.
Нет! Никто не сможет себе даже представить, как мы страдали. Вся наша артиллерия утонула в болоте, пушки просто тянули по земле. Карета Императора, вместе с ним внутри, вообще не могла ехать. Нам пришлось подвести лошадь к ее дверце, чтобы он мог сесть на нее, покинуть это ужасное место и отправиться в Пултуск. Именно здесь ему пришлось увидеть величайшее отчаяние своих ветеранов, некоторые из которых вышибли себе мозги. И именно здесь он прозвал нас «ворчунами» — это прозвище закрепилось за нами, и мы гордимся им и по сей день.
Но вернемся к найденным мною двум куриным яйцам — я положил их в котелок и поставил его на огонь. Подполковник Фредерик, который командовал нами, подошел к моему костру, потому что я, двигаясь быстрее всех на таком холоде, первым развел хороший костер. Увидев такой красивый костер, он подошел к моему бивуаку и, глядя на котелок, спросил: «Что-то варите?» «Да, полковник, это два яйца, которые я нашел». «О, это прекрасно, — сказал он, — а меня не угостите?» «Конечно, полковник». — «Хорошо, тогда я остаюсь у вашего костра».