Медведь был молодой и не знал, как подступиться к маралу, который грозно направлял на него рогатую голову и изредка громко бил копытом по земле.
Медведь пятился, забегал справа, крался слева. Всё ему хотелось зайти к маралу сзади, но тот не зевал: подпрыгивал на месте и опять угрожал своему врагу острыми рогами.
Медведь отбежал и сел на землю, словно раздумывая, на что же ему решиться. Затем он мотнул головой, быстро вскочил; промчался шагов пять вперёд, дико заревел, сильно оттолкнулся от земли и полетел на марала.
Марал сжался и с огромной силой ударил рогами в медвежье брюхо.
Медведь глухо охнул и вонзил когти маралу в бок. Затрещала кожа на марале, раздираемая острыми когтями. Но марал не упал, только часто-часто задрожали его тонкие, стройные ноги. Медведь громко лязгнул зубами, но промахнулся. Марал собрал силы, страшно мотнул головой, и окровавленный медведь полетел под куст.
Марал сделал шаг назад, вскинул передние ноги на тушу медведя — и забарабанил ими по рёбрам своего побеждённого врага.
Медведь рявкнул, но не поднялся. Марал гордо закинул голову и, оглядываясь, медленно побрёл среди кедров, пока не скрылся из наших глаз.
— Сплоховал медведь! — сказал Лосев. — Пойдём добьём его…
Лосев вскочил, за ним Зубатов. Но я умерил их охотничий пыл:
— Не торопитесь, хлопцы! Живой медведь мне дороже мёртвого. А этого, если он жив, мы возьмём проще простого.
Мы осторожно подошли к зверю.
Он был жив и тяжело дышал, закрыв лапой большую рану, из которой сочилась кровь.
Мало было надежды спасти его: он не шевельнулся, когда я связал ему лапы и чистым носовым платком кое-как заткнул дыру на брюхе.
Спотыкаясь на камнях, мы еле-еле донесли раненого зверя до реки, положили его в лодку и к вечеру доставили в избушку Ивана Даниловича.
Зверь открыл глаза, и я влил ему в рот немного сладкой воды. Он не сопротивлялся и не выказал желания укусить меня или подняться и бежать.
Я дежурил возле него до полуночи, потом заснул. А когда стало светать и я открыл глаза, медведь был мёртв.