Я знаю всех этих людей. Я училась у них, сдавала им экзамены. Кафедрами нашего института заведуют они или их дети. Мне туда путь закрыт. Да и не очень хочется. В ассистенты берут тех, кто может в воскресенье вскопать грядки у профессора на даче. Кто не будет возражать, если его возьмут на научную конференцию в Москву специально, чтобы носить шефу чемоданы. Цену всей научной продукции наших кафедр я знаю, кухню видела изнутри. Разве трудно сделать, чтобы выводы были статистически достоверны? Надо просто выбросить все, что этой достоверности мешает. И тогда публикации идут, а готовые диссертации сходят как с конвейера. Моя в том числе.
Мои перспективы в Волгограде ясны. То есть их нет. А здесь?
Может быть мне только кажется, что я еще что-то могу. Но пока не попробуешь, не узнаешь. Дай мне попробовать, Америка. Я не многого прошу. Может быть через год я пойму, что мне здесь делать нечего. Что это бредни, которые надо выбросить из головы, красивая американская мечта, не имеющая ничего общего с реальностью. Что мне надо от жизни совсем другого. Но я больше не могу сидеть и ждать, пока кто-нибудь позовет.
Мимо прошел офицер охраны, тот самый, который дважды навещал меня возле запертой двери.
– Как дела, док? Все в порядке?
– Все нормально. Завтра собеседование, вот репетирую.
– А! Желаю успеха! Я уверен, что все будет хорошо!
Снова нас человек шесть, снова все иностранцы. Подан завтрак – кофе с булочками. Два араба не едят: мусульмане, Рамазан, с восхода до заката есть нельзя. Еще одна русская. Вступительное слово директора программы. Наконец-то я вижу Шмидта. Ничего особенного – маленький, белобрысый, сорок с чем-то. Он сам собеседование не проводит. У каждого из нас отпечатанное расписание – к кому и в какое время идти. У меня два собеседника, ни с одним из них я раньше в больнице не встречалась. Перебирают мои документы. Вот эти доктора в Нью-Йорке, подписавшие мне рекомендации, откуда они меня знают? При каких обстоятельствах они могли оценить мои профессиональные качества? Из резюме следует, что весь ваш врачебный опыт связан с Россией. Где вы учили английский? Когда мы просмотрели ваше личное дело, подумали, что, может быть, надо позвать переводчика. Вот эта ваша публикация – о магнитных бурях и инфарктах миокарда – о чем она? Что, действительно есть взаимосвязь? Письмо доктора Тейлора – очень сильное. Что было для вас самым трудным, когда вы стали работать здесь?
Я улыбаюсь, и стараюсь проявлять максимум энтузиазма. Что-то использую из домашних заготовок, где-то импровизирую. Называю имена резидентов, с котрыми работала вместе. Эти ребята ничего плохого обо мне не скажут. Рассказываю, как приходила по субботам и воскресеньям, училась читать и писать истории болезни.