Грудную клетку сжало от боли, ком в горле не давал произнести ни слова. Еще немного, и внутри рванет бомба, а мое тело разлетится на мелкие частицы.
— Лерочка, у тебя приступ начинается… — испуганно сказала тетя Галя. Она приближалась ко мне с опаской, как к свирепому псу на цепи. — Идем в комнату, приляжем, всё хорошо, т-ш-ш-ш, всё хорошо.
Дядя Женя подхватил меня на руки и унес в Викину комнату. Тетя Галя трясущимися руками подала стакан воды. Я выпила ее залпом. Оставалась в сознании. Значит, это не приступ. Бес решил воздержаться от семейных разборок. Кричала, рыдая в подушку:
— Они меня предали, предали! Всё было спланировано! Они никогда меня не любили, взяли из детдома только из-за наследства! Папа… как ты мог… Я доверяла тебе!
Рядом с кроватью стояли тетя Галя, дядя Женя и Вика. Молчали. Они уже поняли, кто я. И что сделали мои родители.
Сорвалась с кровати, подбежала к комоду, схватила телефон, сквозь слезы не сразу нашла в списке звонков его номер. Набрала и прокричала автоответчику:
— Ненавижу тебя! Слышишь, знать не хочу! Ты притворялся всю жизнь! Врал, делая вид, что любишь меня, поддерживаешь, а сам… — Я разрыдалась, не в силах продолжать. Сползла по стене и уткнулась лицом в коленки, мысленно ступая на восьмой круг ада.
* * *
Воскресенье. Семь утра. Я бродила по улицам в предрассветной дымке и слушала, как под ногами хрустел снег. Темно, тихо, спокойно, ни единой души. Не горели вывески магазинов, а в окнах — свет. Город еще не открыл глаза, а я больше не могла сидеть в четырех стенах и изводить себя мыслями, анализируя жизнь, прожитую с приемными родителями.
Папа врал на пару с мамой. Обнимал, целовал в макушку перед сном, а сам точно так же, как и мама, ждал моего совершеннолетия, когда я подпишу бумаги. Всё продумали: подсунули бумаги именно в мой день рождения, и в тот день впервые разрешили сходить в клуб. Как бы «вот тебе бонус за то, что „подарила“ нам свое имущество». Мама знала, что мой мозг был занят мыслями о предстоящем празднике в кругу друзей.
Вчера вечером, когда я немного успокоилась, мы долго разговаривали с тетей Галей и дядей Женей об их поступке. А потом тетя Галя ка-а-ак расплакалась — и давай меня обнимать, гладить по голове, называть племяшкой. Вика и дядя Женя тоже присоединились. И надо сказать, здорово успокоили мои нервишки. В тот момент мне не казалось, что я одинока. У меня есть близкие люди. Кажется, когда они узнали, что я им родня, полюбили еще больше. Хотя куда уж больше.
Я попросила Вику не говорить подругам и Янису о том, что она обо мне узнала. Да, в Подольске несколько детских домов, и могла расти не в одном с Янисом. Внутренний голос подсказывал, что он не должен узнать во мне «звереныша».