Дождь назревает нешуточный. В воздухе властвует будоражащий свежестью флер озона.
Словно на горной вершине с Кулаком стоим. А не на пыльной парковке, посреди остывающего железа автомобилей.
Кулак отталкивается от дверцы моего Ниссана.
И равняется со мной — на две головы выше, так что «равняется» он с кем-то, вроде меня, только условно.
Он удерживает мой взгляд на себе, будто якорь мне на глазное дно забросил. Я стойко выдерживаю многотонный напор внимания, хотя правая нога начинает подергиваться.
Кулак молчит так красноречиво, что лицо у меня все-таки вздрагивает.
Запугать меня решил, значит.
По старой, протоптанной дорожке. Бандюган — он и есть бандюган.
В какие Роллс-Ройсы его не посади.
Но он не улыбается моему смятению. Не выражает довольства от того, что неуверенно сжимаю и кусаю губы. Не наслаждается, как лямка моей сумки трещит под нервным движением ладони.
— Это закончится плохо для тебя, Чернышевская, — грудным голосом он толкает слова в пространстве между нами, словно они перекатывающиеся по склону валуны. — Ты вообще не понимаешь, что ты творишь.
Первая дождевая капля падает на лицо.
Я, собрав все разозленные и путанные мысли в одну кучу, сознательно придвигаюсь к Кулаку ближе.
Грохочет пульс в ушах, перегруженными вагонами по расшатанным рельсам.
Голову приходится удерживать запрокинутой.
— Я все понимаю. Все вижу. И сделаю все, что нужно. И нет таких угроз, чтобы остановили меня. Заруби себе на носу, — срываюсь и пропади оно все пропадом!
Он первый грубить начал. Поджидает меня тут, как гопник в подворотне. Тоже мне, хозяин столицы!
Он напрочь игнорирует заливающий нас дождь.
— Я выиграю, а ты проиграешь, — Кулак выталкивает из себя слова хрипами.
Он будто бы лопнет сейчас от того, что сдерживает себя.
— И как только я заполучу спорткомплекс, где хочу. И как только заполучу весь поселок, я…
Кулак блуждает по моему мокрому лицу взглядом, словно потерялся и не решается остановиться на чем-то одном.
А затем резко наклоняется и растянуто выговаривает, и каждое многотонное слово ему тащить приходится:
— Как только я выиграю, а ты проиграешь, я нагну и поимею тебя напоследок, Алиса, если захочу.
— Я выиграю, а ты проиграешь, — задушено откликаюсь в тот же миг. Вдохами захлебываюсь, на выдохах тону. — И как только я выставлю тебя из этого города, как захочу…
Голос рвется и искрится от злости, но мне плевать.
— … я, может, побуду достаточно щедрой, чтобы дать тебе прикоснуться ко мне напоследок, Кулаков. Один раз. Как благотворительный жест! И может быть…