Образованному сословию от этого было не легче. В Китае, где идеалом красоты служил не мужественный воин, а студент с мягкой, женоподобной внешностью, образование открывало все двери. Оно вело к власти, богатству и утонченным наслаждениям духа. При монголах образование стало ненужным, знания – бесполезными, положение – шатким.
Так при Кублай-хане лучшие умы Китая впервые разминулись с политикой. Без них она оказалась ареной голых амбиций, уже напрочь лишенных нравственного содержания. С тех пор как государственное поприще, к которому традиция готовила каждого образованного китайца, стало практически недоступным, морально недопустимым, а то и преступным, духовная элита замкнулась в себе и превратилась в интеллигенцию.
Оставшиеся не у дел должны были найти себе занятие и оправдание. “Литерати”, так можно назвать эту касту, отличала беспримесная порода. Аристократы духа, они считали своим долгом сохранить и передать умение наслаждаться лишь высоким, только невыразимым и бесконечно прекрасным. В себе “литерати” хранили даже не цветы традиции, а ее пыльцу. Почти неощутимая духовная субстанция, без которой мир был бы пошлым, жизнь – грубой, искусство – развлечением.
24 сентября
Ко дню рождения Фрэнсиса Скотта Фицджеральда
Не тема, не сюжет, не герои, а особое обращение со словесной материей привело Фицджеральда к прорыву в ХХ столетие. Он писал так, что все видно. На Фицджеральда разительно повлиял кинематограф. Его книги полны скульптурных деталей, которые просятся на экран, ибо они выпирают со страницы и становятся трехмерными. Это делает такую прозу незабываемой и заразной. В нее втягиваешься, как в боевик, и она не обманывает ожиданий, как хороший триллер.
Зависимость от кино ярко проявляется в зачинах романов Фицджеральда. Каждый из них, как в фильмах Хичкока, – умная экспозиция, незаметно и выразительно рисующая обстановку и представляющая читателям-зрителям главных и эпизодических персонажей. При этом сам Фицджеральд в кино ничего не добился. Возможно, проза Фицджеральда слишком хороша для кино, она уже кино.
Вот и “Великий Гэтсби” никак не дается кинематографу. Беда в том, что экранизации не передают символическую глубину романа. В сущности, это поэма о нуворише, мечтавшем втереться в мир старых денег, как и неопытная, но разбогатевшая Америка, которая ищет себе места в снобистском Старом Свете. Не зря там никто не может найти счастья, как об этом пишет автор в романе “Ночь нежна”: “После завтрака на обеих вдруг напала тоска, которая часто одолевает американцев в тихих уголках Европы. Кажется, что сама жизнь остановилась и не идет дальше”.