Меркулова успела разглядеть его на лестничной клетке. Этакий верзила с русыми коротко стриженными волосами, только челка чуть подлиннее, как в советские годы, на правый бок зачесана, крепкие шея, плечи и руки, обтянутые тесноватой курткой, облегающей избытки мышц, и возмутительной молодости. Немного скандинавское рубленое лицо с острыми скулами, почти квадратным подбородком, ярко-голубыми глазами в обрамлении пушистых ресниц и проступающая светлая щетина в сочетании с именем Вася создавали образ древнерусского богатыря, лежавшего на печи и явившегося по щучьему велению, по меркуловскому хотенью.
И вдруг на тебе! Как некультурно: «Кто переводил?»
— Кто надо переводил, — не менее холодно и мгновенно отреагировала Олеся.
— Вы мне на всякий случай имя-фамилию, адресок этого товарища запишите, — продолжал гнуть свою линию «богатырь», еще, по-видимому, не осознавший, что перед ним «владычица морская», то есть владычица пера, видеокамер и мастерица русской словесности во всех проявлениях этой самой словесности.
— Дорогой вы мой, Василий, как вас по батюшке?..
— Стефанович, — буркнул Егоров, чувствуя копчиком, что сейчас ему выцарапают глаза в две руки и в две рыжих мохнатых лапы.
— Так вот, дорогой Василий Стефанович, я вас позвала не переводчика обсуждать, а содержание интервью. Вернее, нескольких странных фраз. Ну если вы не уловили сути, то нет смысла тратить ваше драгоценное время.
При этом Меркулова продолжала сидеть, хотя тон и смысл сказанного подразумевал, что она вознамерилась проводить гостя до порога. Но Вася словно прирос к дивану.
— Хорошо, дорогая Олеся…
— Николаевна, — с улыбкой подсказала Меркулова, уловив изменения в тоне гостя.
— Дорогая Олеся Николаевна, начнем сначала. У вас ведь есть диктофонная запись?
— Угу.
— Хорошо бы мне стать ее счастливым обладателем.
— Могу включить.
— Нет, мне бы ее с собой забрать.
— А там ничего интересного, — беспечно махнула рукой Олеся. — Перевод ведь у вас в руках.
Василий вздохнул и снова принялся читать, пытаясь понять, что от него вообще хотят? И Ермилов, и эта журналистка.
— Включите, — распорядился он.
В темноте комнаты раздались шорохи, голоса на заднем фоне на незнакомом языке, затем заговорил хрипловатый голос. «Ни бельмеса не понятно», — покивал Вася, изображая глубокую задумчивость.
— Кто из них кто? — наконец не выдержал Егоров, знаком показав, что можно остановить запись. — Хриплый это кто?
Олеся замялась, не зная, может ли она называть фамилию Горюнова даже Егорову. Годы общения с Ермиловым научили ее подобной осмотрительности, хотя сам Ермилов и сомневался в ее рассудительности.