— Что значит рано?
— Так ведь победа, товарищ командир.
— Победа, говоришь? — переспросит командир. И на всякий случай погрозит пальцем: — Смотрите у меня!
Один такой беспокойный майор, по должности командир саперного батальона, по фамилии Теленков («Теленко́в, а не Телёнков!» — непременно поправлял он тех, кто ошибался), всю первую неделю после победы вскакивал вот так каждое божье утро, давал небольшой «разгон» дневальному и, громко зевнув, возвращался в свою просторную, о мягкой мебелью комнату. Там он опять раздевался, засовывал под стерильно белые пуховые подушки ремень с кобурой и нырял под одеяло, еще не совсем остывшее. И тогда его охватывало такое блаженство, какого он вроде бы и не помнил с самого детства. Даже во сне он продолжал сознавать, какие это приятные для человека минуты, и молил судьбу, чтобы она их продлила. Не очень-то откровенный со своими подчиненными, здесь он как-то в столовой поделился с ними: самый сладкий сон не после обеда, как считают некоторые, а перед завтраком… Но тут же спохватился и начал предупреждать:
— Только не будем, товарищи, размагничиваться! Солдат и в мирное время — на войне! Особенно за границей.
— Понятно, товарищ майор, — вполне серьезно отозвался на это заместитель комбата капитан Густов.
— На том стояли и стоять будут инженерные войска! — поддержал начальник штаба Дима Полонский, которого не всегда поймешь: серьезно он говорит или подшучивает.
Замполит батальона капитан Вербовой, который редко бывал несерьезным и не любил много разговаривать, понимающе и утвердительно кивнул.
А помощник комбата по материальному обеспечению старший лейтенант Роненсон склонил голову набок, развел руками и выразительно посмотрел на дверь, которая вела из столовой в кухню.
— Если говорить о бдительности, товарищ майор, то пора бы нам уже распрощаться с нашей фрау… — сказал он.
И увидел в ответ неприкрыто сердитые, даже угрожающие взгляды Полонского и Густова. Комбат же просто-напросто «не услышал» своего помощника. У майора замечалась иногда такая славная манера: он слушал подчиненного, прямо глядя в глаза, и в то же время как будто не видел и не слышал его. Это означало, что предложение или соображение подчиненного не принимается.
Роненсон не стал продолжать.
И вошла тем временем сама фрау Гертруда Винкель, кухарка, Слегка улыбающаяся, немного торжественная, в накрахмаленном передничке, она приступила к исполнению своего привычного утреннего ритуала — поочередно подходила к «господам офицерам» с левой стороны и неторопливо, с официантским изяществом наполняла их тарелки. Вообще все ее движения и перемещения по столовой отличались своеобразным изяществом и грациозностью. Возможно, была во всем этом и некоторая нарочитость, этакое кухонное щегольство «лучшей в мире» (читай — немецкой) домохозяйки, а может, и самое банальное желание показать себя с лучшей стороны и таким образом сохранить за собой сытное место.