Антонио осмелел: руки его скользнули к ягодицам Эммы, она сильней прижалась к нему, чувствуя эту мощную хватку. Теперь да: появилась влага. Она желала, чтобы этот мужчина ею овладел. Отстранилась так, чтобы он мог видеть ее всю, и расстегнула цветастое платье, оно облачком газа скользнуло по телу и, смятое, упало к его ногам. После упорной борьбы с корсетом тот отправился туда же, и Эмма предстала перед Антонио обнаженной, в одних только длинных чулках, соски ее полных, упругих грудей напряглись и поднялись вверх.
– Иди ко мне, – позвала она.
Взяла его руки, положила себе на грудь. Его ласки были как тысяча уколов сразу, Эмму пробрала дрожь, она вся съежилась. Грубые, в порезах, руки Антонио царапали кожу. «Что с тобой?» – спросил он, видя, как Эмма ежится. «Продолжай! Пожалуйста, продолжай», – торопила она.
Эти руки кололись, будто тонкие иголки пронзали нежную, гладкую кожу груди и живота; уколы достигали порога боли, не переступая через него, не причиняя ни малейшего вреда, вызывая притом бесконечное множество противоречивых ощущений, смешанных то с желанием, то с опасением, а когда какой-нибудь укол был сильнее или их было несколько сразу, Эмма вздрагивала всем телом.
– Пошли, – проговорила Эмма между двумя приступами дрожи.
Здесь же, у стены, стояла кровать. Эмма на ходу стала снимать чулки и чуть не упала. Антонио ее поддержал.
– Осторожно, – сказал он. – Спешить некуда.
– Мне есть куда спешить, – возразила она, обнимая его, уже совершенно нагая. – Я очень спешу. Мне очень нужно почувствовать тебя внутри. – Она на мгновение заколебалась. – Резинки есть?
– Нет.
После короткого раздумья она все-таки повалилась в постель, на спину, раскрываясь навстречу ему.
– Не важно. Потом поведешь меня в одну из клиник старого города. Раздевайся! – поторопила она, видя, что Антонио стоит столбом, не сводя с нее глаз. Не смутила ли она его таким напором? Но нет. Нет, нет, нет, испугалась Эмма, когда Антонио извлек возбужденный член, просто громадный, и прижал к ее животу.
– Ого, – выкрикнула она, до глубины души потрясенная. – Ой, мамочки! – добавила, когда каменщик навалился на нее всем своим телом. – Ты меня не изувечишь, а?
– Нет… Конечно нет.
– Поклянись.
– Ей-богу!
– Оставь Бога в покое! – выдохнула она. – И возьми меня!
Эмма развела ноги, как только могла. Подняла их и обвила вокруг бедер Антонио, а тот, опираясь на локти, чтобы не раздавить ее, начал осторожно вводить свою махину.
Эмма подумала, что это разорвет ее надвое.
– Так, тише, тише, – твердила она с придыханием. Потом глупо захихикала. Потом взвыла, прикусив нижнюю губу. Ее как будто ломали, как будто четвертовали. – Тише, тише! – молила она.