На большинстве из них произносила речь. Короткую: ей выделялось ровно столько времени, чтобы она могла призвать немногих присутствующих женщин повлиять на мужей, сыновей, отцов и прочую родню и обеспечить их голоса республиканцам. Женщины не имели права голоса, тем более не могли занимать какую бы то ни было должность, поэтому, выполнив свою миссию, «товарищ учительница» умолкала и ее сменяли мужчины.
Ее речи были полны воодушевления, отличались напором: ей нравилось говорить на публике. Это приводило ей на память отца, и образ его порой представал настолько живым, что горло перехватывало от грусти, и с этим приходилось бороться. Перед этой памятью, этим живым присутствием отступали смущение и страх; Эмма обращалась к отцу, искала его одобрения, от него, не от публики, ждала аплодисментов. За те несколько минут, что ей выделялись, она зажигала аудиторию. Образование, Церковь, монархия, Церковь, Церковь, Церковь… Вожди просили, чтобы на этих митингах не звучали нападки на буржуазию и капитал, поскольку в Республиканском Союзе были представлены самые разные течения – правые, центристские, левые, их объединяло лишь то, что все они отвергали монархию.
Раз уж нельзя было нападать на капитал, Эмма вначале вообще отказалась говорить, но Леррус ее убедил: «Будущее всех стран – в руках рабочих, но сначала нужно опрокинуть гнилую, порочную структуру. Добиться, чтобы касики утратили контроль над выборами. Нам надо постепенно увеличивать свое присутствие во власти. Добьемся всего этого – тогда и наступит наше время».
Мишенью нападок стали монархия и Церковь, тесно с ней связанная. Иногда, стоя на трибуне, Эмма боялась услышать голоса, обвиняющие ее в смерти Монсеррат: вдруг какая-нибудь из анархисток, видевшая, как застрелили ее подругу, встанет и заклеймит Эмму? Но они, наверно, не ходили на митинги, а если и ходили, никак не проявляли себя. Старые знакомые, даже те, кто жил в квартале Сан-Антони, подходили к ней, приветствовали и поздравляли. Только не Далмау. Далмау отошел от рабочей борьбы, как призналась Хосефа, и не мог знать, что это она – «товарищ учительница», даже если слышал или читал о митингах. Думая об этом, Эмма даже заводилась немного: после того, что она претерпела от Далмау, было бы неплохо, если бы он увидел, как она вдохновляет людей, то есть что-то в этой жизни значит. Но всякое желание снова встретиться с ним исчезало, когда она, сходя с трибуны, опиралась на крепкую, мозолистую ладонь каменщика.
В самом деле, и на этих выборах опять выявились массовые фальсификации по всей стране: подкуп избирателей, «карусели», поддельные списки, голосующие покойники, недоступные избирательные участки; землевладельцы и собственники, заставляющие своих арендаторов и работников голосовать как надо; фальсифицированные бюллетени и бюллетени из мелких местечек, не доставленные по почте. Консерваторы, цепляющиеся за власть, продолжали самоуправствовать безнаказанно.