– мозаике, которую применял во всех своих творениях.
В тот же день, к вечеру, еще под впечатлением от гения Гауди, терзающего все чувства, Далмау сдернул простыню с мольберта, взглянул на незаконченную картину, на другие, скопившиеся в мастерской, и натянул на подрамник чистый холст, этим действием будто оповещая весь свет, что собирается приступить к новой работе. Отошел, сел за стол, взял бумагу и начал зарисовывать глаза, чей надменный взор все еще пронзал ему память; на этом вот белом холсте он желал воплотить их, придать им жизнь.
Ничего не вышло. Он делал наброски и рвал их; некоторые состояли из нескольких линий, и неосведомленный зритель вряд ли бы угадал, что` художник хотел изобразить. Чем больше он бился, каждый раз терпя неудачу, тем четче оживали в памяти наклонные колонны, поддерживающие дорожку; волнообразные линии зданий у входа в парк; окна неправильной формы; величественный гипостильный зал, увенчанный разнообразными куполами… Если там, среди тех творений, он ощутил смятение, то теперь им завладело чувство, сковывающее руку, которая держит карандаш; замедляющее движения, отчего линии получались неточными, банальными. «Страх? – громко спросил себя Далмау. – Не может быть, чего мне бояться? Это смешно!» Он порвал последний набросок. «Просто я под впечатлением. Что есть, то есть. Да. У меня голова кругом. Это естественно. Трудно избавиться от впечатления, которое производит гений».
Он вышел из мастерской. Бросил несколько сентимо мальчишкам, которые жались к печам в эту холодную предновогоднюю пору, попрощался с Пако, запахнул пальто, натянул шапку до ушей и направился к Равалю, безжалостному и манящему, чтобы вновь затеряться в барселонской ночи. Образы теснились у него в голове, беспрестанно сменяя друг друга: дамы в черном, Гауди, мать, снова дамы в черном, учитель, воздушная, нежная Ирене, бездушная Урсула. А над ними над всеми – Эмма. Все время Эмма… «Где же ты? Что с тобой сталось?» Пара рюмок… может быть три, и все видения оставят его, словно убегая от хмеля.
Анна, кухарка дона Мануэля, в тот день порадовала их всех тушеной телятиной: телячья нога режется на куски и обжаривается с салом. В мясном соке томится нашинкованный лук. К этому добавляется белое вино, резаный чеснок, петрушка, соль и перец. В те времена, когда Далмау ел на кухне, он дивился тому, как готовится это блюдо. Сложив все в латку, поставив на слабый огонь, Анна закрывала ее оберточной бумагой, тестом прикрепляя к краям, а сверху ставила миску с водой. Далмау как-то спросил, зачем нужна эта миска, и Анна стала что-то объяснять насчет пара, который поднимается от воды и осаждается на бумаге. Далмау допытывался, зачем это нужно, и кухарка пожала плечами. «Так всегда делают», – отвечала она.