– Вот сучки! Ведь обещали же, что ничего не скажут.
Антонио приложил палец к ее губам, призывая к молчанию.
– Ты не должна рисковать, – решительно заявил он.
Вернувшись домой, Эмма ринулась в проход, прокладывая себе путь среди ребятни, даже не глядя на приятельниц, которые, как всегда, сидели на своих стульях, зашивая и штопая одежду. Погруженные в рукоделие, они тоже сделали вид, будто не замечают соседку. Эмма открыла дверь, но не вошла, а обернулась, и все трое заговорили разом. Ни одна не закончила фразы:
– Ведь просила же не говорить, что я беременна!
– Там стреляют!
– Твоя мать ни за что бы не отпустила тебя туда!
Все трое переглянулись. Даже дети стихли на несколько мгновений, пока женщины, одна за другой, не улыбнулись.
В первый понедельник августа, когда солнце не желало впускать в город ночную прохладу, Эмма говорила с прачками. Это ей посоветовала женщина, стиравшая рядом с ней в заведении на Рек-Комталь, после того как Эмма пожаловалась на свою неудачу с прислугой: «В Орте живет много прачек, они приходят по понедельникам, забирают белье из богатых домов на Эшампле. Это совсем другие женщины. Решительные. Независимые».
Всей Барселоне были известны прачки, которые по понедельникам и пятницам шагали по городу с внушительными узлами за спиной. В начале недели они забирали грязное белье, в конце недели возвращали чистое, чтобы богатеи в воскресенье могли поменять подштанники.
Каменщики продолжали бастовать, и Эмма целыми днями ходила с торговцем курами. Нужно было платить за жилье, покупать еду, но и у Матиаса не было новых кур на продажу. «Сколько есть, столько есть», – бурчал он в ответ на ее жалобы. Антонио так и не позволял ей ходить в пикетах, поэтому с того момента, как птицам приходил конец, и до начала вечерних уроков чтения и счета в те дни, на которые они были назначены, Эмме было необходимо себя чем-то занять; в доме ей было тошно – чистоту она давно навела, готовить было не из чего, а гам ребятишек, за которыми присматривали Эмилия и Пура, действовал ей на нервы. Поэтому она пошла на встречу с прачками.
– Научиться считать и читать всегда пригодится, – выступила старшая из полудюжины стоявших у постоялого двора в ожидании остальных, заметив, как одна из девушек равнодушно пожала плечами в ответ на предложение Эммы. – Если мы не умеем читать и цифр не знаем, хозяйки нас обсчитывают и мы теряем в деньгах.
Девушка оживилась, другие тоже подошли послушать, и Эмму объяла дрожь при виде такого интереса, такой жажды знаний у совсем простых женщин. Да. Все верно: они очень отличаются от прислуги. Селение Орта располагалось над Барселоной, в долине, где протекало много речек и ключей, чем и воспользовались его жительницы, предоставляя обитателям большого города, богатым и не очень, возможность отдавать белье в стирку за умеренную плату. В Барселоне в немногих домах имелся водопровод, а даже если имелся, не везде были установлены мойки. Женщины Орты поняли свою выгоду и превратили селение, уже почти включенное в состав Барселоны, в огромную прачечную, которой сами управляли. Сотни женщин, и хозяйки собственных прачечных, и их родственницы, и просто поденщицы, стирали всю неделю от рассвета до заката, даже порой ночами, а по понедельникам и пятницам шли за семь километров в город, пешком, поместив узлы на повозку, если могли заплатить; потом разносили по домам чистое белье или собирали грязное, таская узлы на спине или на голове. Место сбора у них было назначено на Соборной площади, у постоялого двора вблизи от дома Каноников; там Эмма с ними и заговорила, оттуда они и отправятся обратно в Орту, как только соберутся все.