Эмма разглядывала десятки запряженных мулами повозок, готовых принять узлы с грязным бельем, которые скапливались в кузовах по мере того, как женщины, неся с собой свой груз, возвращались на Соборную площадь. Потом смотрела, как они уходят, вымотанные после целого дня беготни по городу. Их ждал семикилометровый подъем, а может быть, этой самой ночью они начнут распределять белье по семьям. Двести, триста женщин, может и больше, двигались длинными, нестройными рядами между десятками повозок, нагруженных бельем, и горожане расступались. У Эммы складывалось впечатление, будто этот исход опустошает Барселону. Однажды она сама поднимется в Орту уже с конкретными предложениями; так они договорились перед постоялым двором с женщиной постарше.
Забастовка каменщиков еще длилась, когда Эмма решила пойти проведать Хосефу. Они уже давно не видались. Эмма поджидала швею в час, когда та обычно шла отдать работу, узнать новости, купить еды. Эмма подошла к ней на улице. Они поздоровались тепло, будто дочка с матерью, немного прогулялись, и Эмма сообщила о своей беременности. Ни та ни другая не смогли сдержать слез. Потом поговорили об Антонио, о домике во дворе, о малыше… Эмма поделилась своими мечтами: несколько детей, много работы, а главное – упорная борьба за права рабочих и женщин. «А свадьба?» – поинтересовалась Хосефа. Молодая женщина пожала плечами: об этом они с Антонио не говорили. «Так не откладывай в долгий ящик, – посоветовала Хосефа, – пусть создаст семью». Они избегали упоминать Далмау, хотя призрак его витал над ними во время всей встречи; под конец Эмма стала расспрашивать о швеях. Пойдут ли они учиться в республиканские школы? Мать Далмау вспомнила дни, когда сама боролась за те же идеалы, преследовала те же цели. Образование было одной из самых важных, она сама тому живое доказательство: неграмотная дочь разнорабочих, она научилась чтению и счету, уже будучи замужем, вынашивая детей; потом изгнание и смерть супруга лишили Хосефу иллюзий и надежд и оставили с иглой и нитками: приходилось бороться исключительно за выживание семьи. Потом Далмау подарил ей швейную машинку…
– Не думаю, чтобы ты многого добилась от швей, – твердо заявила она. – Ты же знаешь: мы работаем при свечах, в темноте, за нищенскую плату. У женщин не будет времени… Между одной и другой рубашкой, одной и другой манжетой нужно позаботиться о детях, о муже, о хозяйстве: приготовить еду, убраться в доме. Мы – рабыни, Эмма, а рабыни пребывают в невежестве. Прислуга живет лучше, чем мы! В господском доме им дают кров и стол.