Когда Антонио сообщил ей новость, Эмма сжала кулаки и стиснула зубы, чтобы не закричать, не заплакать. Но этого было мало: Антонио выделился как один из главарей, застрельщиков рабочих волнений, поэтому прорабы перестали нанимать его.
– Работа для меня найдется, – все-таки заверил он Эмму.
Найдется, конечно, но Эмма знала, на какие работы он может рассчитывать с этих пор: стройки, где не соблюдаются даже минимальные правила безопасности. Или незаконные стройки. Рабочий день без конца и края. Опасный труд за нищенскую плату, такую, какой никто не прельстится.
– И для меня найдется тоже, – пообещала она.
– Ты должна думать о ребенке. Тебе надо…
– Чем я хуже тебя? – вспыхнула Эмма.
– Ничем, – возразил Антонио. – Ты намного лучше. Береги себя… пожалуйста.
Ей тоже не удалось найти дополнительной работы, помимо продажи кур с Матиасом. Она уже готова была бросить политическую деятельность: митинги, вечерние занятия и все усилия, какие прикладывала, чтобы убедить женщин учиться в республиканских школах. Как и обещала, она добилась от Хоакина Тручеро, чтобы тот послал в Орту учительницу давать уроки прачкам, которые того пожелают. Эмма лично явилась в день открытия класса в одном из атенеев, сидела во втором или третьем ряду, позади всех партийных шишек, присутствовавших на церемонии. Не важно: там, среди других девушек, была и та, что хмуро пожала плечами у дверей постоялого двора на Соборной площади. Эмма продолжала работу, на этот раз среди гладильщиц. Если большинство профессиональных прачек жили вне Барселоны, гладильщицы, напротив, устраивались в городе, в Эшампле, там же, где жили богачи. Они тоже трудились в поте лица, много часов орудуя тяжелыми чугунными утюгами, которые нагревались на углях, и при этом зарабатывали так же мало, как и прачки, но имелась разница, для Эммы существенная: гладильщицам недоплачивали из-за конкуренции многочисленных монастырей, где монахини использовали для глажения бесплатный труд женщин и девочек, туда поступивших, тем самым сбивая цену.
Вот еще почему республиканцы и анархисты исповедовали антиклерикализм: монастыри и обители составляли нечестную конкуренцию рабочим многих специальностей.
Но даже и в монастыре Эмма не могла бы найти работы: заметив, что она беременна, ей всюду отказывали наотрез. Она пыталась изо всех сил. Даже встретилась с Дорой: может, ей тоже стричь шкурки кроликов? «В последний раз беременная, которая работала с нами, – предостерегла та, энергично мотая головой, – выкинула плод… весь покрытый шерстью!» Девушка все еще поддерживала отношения с продавцом шляп, призналась она потом, но перед каждой встречей раздевалась догола у себя в комнате, перетряхивала всю одежду, тысячу раз проводила щеткой по волосам, которые еще и подвязывала косынкой, потом тщательно оглядывала всю себя, и только после этого выходила на улицу, где он ждал.