– Нет, – сказал он. – Сегодня мне не надо выпивки.
Других объяснений не потребовалось.
– Тебе это предначертано, – осклабился старый поэт, показывая испорченные зубы, один из которых плохо держался в деснах, плясал не хуже цыганочки в желтом. – Такие гении, как ты, не могут смириться с миром ограниченных ощущений. Сам увидишь, что здесь, – добавил он, постучав пальцем по шприцу, лежавшему на столе, – все бесконечно.
Этой ночью Далмау научился колоться. В самом деле, как просто: воткнуть иглу в бедро или в руку. Можно в вену, но это сложнее. Лучше прямо в бедро, через брюки. Максимум одна инъекция.
– Вот такого объема. – Поэт показал на шприц. – Я бы на твоем месте не превышал одной такой дозы в день, если ты собираешься ежедневно вкалывать морфин, что вовсе не обязательно, – продолжал он свои наставления. – Если останешься на таком уровне, достигнешь того, что называется «опиумной мерой». Будешь наслаждаться наркотиком, не подвергаясь хронической интоксикации и не страдая от абстинентного синдрома: эту опасность ты должен всегда осознавать.
Далмау хотел забыть Эмму, образ которой целый день мучил его: вот единственное, что он осознавал. На мгновение заколебался, схватив шприц и занеся его над собой, как нож.
– Совсем не обязательно вонзать его со всей мочи, будто хочешь кого-то убить, хотя силу приложить придется, – советовал поэт, приготовив ему инъекцию и показав, куда колоть: в бедро, сбоку.
И Далмау вонзил иглу. Перетерпел боль, стиснув зубы. Потом закачал жидкость и молча ждал, когда она окажет действие и перенесет его во вселенную, где Эммы не существует.
Если алкоголь помог ему избавиться от комплексов и восстановить былое мастерство в рисунке и живописи, морфин, водя рукой Далмау, вознес его до гениальности. Формы, цвета, тени, одухотворенность, мощь самой жизни проступали на холсте… Далмау продлевал свои рабочие дни: поработав с керамикой, выполнив разные коммерческие заказы, он в покое, в тишине опустевшей фабрики принимался писать. Порой рассвет заставал его там, обессиленного, заснувшего на стуле или даже на полу после того, как вместе с действием наркотика иссякала энергия, утихал водоворот творческих сил.
Новое свидание с живописью произошло, и ему нетрудно было увидеть, как проявляются в его творениях те же черты, что и у великих мастеров модерна, которым он одно время завидовал. Мало-помалу в мастерской копились холсты: одни явно незаконченные, простые этюды, дерзкие по замыслу; другие отделанные, в большинстве своем мрачные, темные, произошедшие из эскизов, набросанных во время ночных походов по кафешантанам, театрам и публичным домам, так непохожие на этюды обнаженной женской натуры в его альбомчике. Те девушки радовались солнцу, которое богачи вот уже три года как купили для своих квартир на Пасео-де-Грасия.