Также он научился понимать здания в стиле модерн, за возведением которых следил, усиленно посещая стройки, иногда чтобы доставить керамику с фабрики дона Мануэля и проследить за ее укладкой, иногда чтобы поддерживать контакт с архитекторами и подрядчиками, обеспечивая новые заказы. Ужасающий экономический кризис ударил по строительству, работы лишились каменщики, плотники, штукатуры, кузнецы и представители других специальностей, связанных с возведением зданий, но это происходило на дешевых стройках по жалким типовым проектам. Толстосумы Барселоны, богатея с каждым днем, воздвигали себе памятники в виде бессмертных творений, а простой народ умирал с голоду.
Доменек продолжал строить дом Льео в том же квартале, что и дом Амалье, а текстильный магнат Жузеп Бальо нанял Гауди, чтобы тот перестроил расположенное рядом старое здание. Леса уже покрывали фасад дома, которому, судя по слухам, дошедшим до ушей Далмау, суждено было превратиться в невероятный дворец, подлинное воплощение фантазии. Три здания в одном квартале, три фасада, выходящих на Пасео-де-Грасия. Три лучших архитектора стиля модерн. Три разных архитектора. Три гения.
Кроме только что начатого дома Бальо, Гауди продолжал работы в Парке Гуэль, строил башню Бельесгуард и храм Саграда Фамилия. Пуч возводил Дом с Пиками на Диагонали и дворец барона Куадраса на том же проспекте, буквально рядом. Доменек продолжал строить дом Льео и больницу Санта-Креу-и-Сан-Пау. То были великолепные творения, и Далмау, посещая их все, приходил в восторг от каждой детали, какую эти чародеи дизайна добавляли к целому, его восхищали венцы, террасы, горгульи, колонны, статуи, работа по дереву, изразцы, мозаики, кованое железо, витражи… Молодой художник переживал период обостренной чувствительности. Он полагал, что выдерживает ту опиумную меру, о которой говорил Адольфо Лопес. Он купил шприц с серебряной иглой в никелированном футляре, морфин доставал в старом городе, в аптеке на Королевской площади, рядом с городской управой, и делал инъекцию, только когда писал картины или создавал что-то даже для дона Мануэля или по независимым заказам. До сих пор он ни разу не превысил дозу, придерживаться которой порекомендовал старый поэт.
Потом, когда действие наркотика проходило, сама возможность держать его под контролем, поглаживать в кармане никелированный футляр, но не вынимать его, как бы тело ни требовало очередного укола, считать себя выше столь сокрушительной силы, заставляла гордиться собой, даже держаться надменно. Пил он мало, может быть рюмку-другую водки, когда Эмма вновь бередила его совесть, виня во всех своих несчастьях; то, что Далмау оставил позади бесконечные пьянки, подарило ему уравновешенность и безмятежность, о каких он уже и мечтать не мог.