– Сынок! – воскликнула Хосефа. – Я знала, знала, что ты не умер.
Улыбка сменилась слезами. Далмау не посмел подойти, броситься в раскрытые объятия, так и оставался в дверном проеме. Эмма стояла позади.
– Простите меня, мама, – наконец выдавил он. – Простите за все то горе, какое я вам причинил. Мне искренне жаль.
Хосефа решительно встала, вытерла слезы рукавом, в два шага пересекла спальню и сама обняла Далмау.
– Мама, я этого не стою.
Хосефа обнимала сына, положив голову ему на грудь, и что-то шептала, будто молилась. Далмау показалось, будто он уловил имя отца. Томас, снова и снова. И «спасибо», еще и еще раз.
– Простите меня, – повторял Далмау.
– Что тут прощать, Далмау, – наконец смогла она произнести. – Ты мой сын. Увидеть тебя живым… и здоровым, – добавила она, чуть отстранившись и тиская его за плечи, словно желая убедиться в том, что это правда, – большей радости я не испытала за всю мою жизнь. Все позади, Далмау. Матери не помнят обид от тех, кого родили: ты был и навсегда останешься частью меня.
Далмау ощутил дрожь во всем теле, услышав это признание. А он сомневался, простят ли его, медлил, не осмеливался умолять, скрывался… Не бывает обид между матерью и сыном, отсюда простота, искренность в поведении Хосефы, хотя все равно…
– Но я поднял на вас руку. Мне нужно, чтобы вы простили меня, мама. Я должен это услышать.
– Если у кого тут и нужно просить прощения, так это у меня!
Далмау обернулся и увидел, как мощный детина грубо оттолкнул Эмму, выпихнув ее в коридор.
– Это еще кто?
Больше Далмау не успел ничего сказать. Не дав ему опомниться, мужчина ударил его по лицу. Все, кроме Эммы, набились в тесное пространство между кроватью, колыбелью, стеной и дверью.
– Анастази!
Это крикнула Эмма. Далмау отстранил от себя мать, но сам не увернулся от второй оплеухи. Тогда и он ударил Анастази кулаком в лицо. Рев, который исторг детина из огромного рта, заглушил крики Эммы и Хосефы и даже плач девочки, которая проснулась, перепуганная. Одновременно амбал с силой подался назад, налетел на Эмму, стоявшую в коридоре, и притиснул ее к стене. Молодая женщина ушибла спину и голову и не удержалась на ногах. Далмау в бешенстве набросился на Анастази, выставив оба кулака. Ничего не вышло. Амбал парировал удары предплечьями, которые показались Далмау железными брусками, и внезапно схватил его за горло одной рукой: этой ручищи хватило, чтобы стиснуть шею целиком и перервать дыхание. Не ослабляя хватки, Анастази приволок Далмау на кухню и усадил за стол, где его жена продолжала лущить горох.